Центром его стало село Тамбовка. Крестьяне захватили в плен коммунистов и образовали Временное правительство Амурского края. К 15 января восстание охватило уже двадцать сел, и большевикам явился призрак восстания в Западной Сибири. Поэтому на подавление мятежа срочно были отправлены части Пятой армии, усиленные чоновцами, милицией и гэпэушниками. К февралю они разбили юго-восточную и северо-восточную группы восставших и захватили село Тамбовка. Зачистка была кошмарной: погибло более тысячи человек. Части повстанцев удалось бежать за границу, в Маньчжурию, вместе со своими семьями. Власть, боясь усиления восстания, тут же срезала продналог почти в два раза, но все равно еще примерно с полгода крестьяне совершали отдельные налеты на советские органы и убивали коммунистов.

Большевики из этих восстаний урок извлекли и пришли к неутешительному выводу: крестьяне нищать и объединяться в коммуны не желают. На время они резко изменили тактику: после Гражданской войны в стране началась так называемая новая экономическая политика (НЭП), рачительное хозяйствование приветствовалось и даже расхваливалось, власти стали разглагольствовать о «прочной связи города и деревни», дали крестьянству немного окрепнуть. Но в конце двадцатых годов НЭП был отменен, СССР взял курс на индустриализацию и коллективизацию. Коллективизация стала, по сути, уже тотальной войной с крестьянством.

Страшный голод 1932–1933 годов в черноземных областях страны был результатом сразу нескольких факторов: предшествовавшего неурожая, проведенной в сжатые сроки коллективизации, а также идиотизма, которым всегда отличалось большевистское правительство при решении действительно сложных вопросов. Голод поразил Казахстан, Поволжье, Кавказ, черноземные области России и Украину.

Коллективизация везде проводилась с большими жестокостями, она была, как и крещение при Владимире, насильственной. Мало того что в колхозы и совхозы спешили записать всех, так еще и уничтожались наиболее эффективно работавшие сельские жители – так называемые кулаки и очень часто середняки. Их – «раскулачивали», то есть отбирали все имущество и всеми семьями выселяли на неосвоенные территории за тысячи километров от дома. Их имущество «уходило» в колхозы и совхозы. Собственно, на это и был весь расчет, поскольку беднякам нести в колхоз было нечего. Середняки, понимая, что теперь отберут всё, заранее стали резать домашний скот. Не восстание, не мятеж – но тоже протест, хотя и пассивный. Результат был плачевен: личный скот максимально прирезали, за остальным, обобществленным, следили спустя рукава, работать на новой барщине крестьяне не хотели. То есть перевод единоличных хозяйств в коллективные выглядел грустно.

Сроки коллективизации власти сжали до предела. И получили целый букет восстаний 1929–1930 годов: 14 000 бунтов и два с половиной миллиона участников, причем по всей стране – от Украины до Дальнего Востока. Самым проблемным регионом была Украина: на западе из-под контроля власти вышли целые области. И это через 12 лет после революции! Бунтовало Поволжье, бунтовал Казахстан, бунтовал Кавказ, бунтовала Сибирь. Дабы не портить картинку коллективизации «отдельными пятнами» восстаний, в 1930 году приняли инструкцию об охране гостайны в прессе: теперь в печати не разрешалось оглашать сведения о забастовках, массовых антисоветских манифестациях, а также о беспорядках и волнениях в домах заключения и концентрационных лагерях. Еще бы! Восстания были хоть и небольшими по численности участников, но повсеместными. Да и там, где народ не восставал, а молча терпел, радостей по поводу коллективизации он не испытывал.

Если в 1930 году хозяйства отчитались о неплохом урожае, это вовсе не означало, что плоды трудов достанутся колхозникам. Плоды распределялись по трудодням, а трудодни рассчитывались местным начальством. И те, кто составлял отчеты и проводил коллективизацию, получили плоды хорошие, а рядовые крестьяне, пусть и с трудоднями, – плохие. Уже в 1931 году многие жили впроголодь.

Наступающей коллективизации боялись, а коммунистов ненавидели. Весной 1931 года неожиданно для большевиков вспыхнуло крестьянское восстание в Восточной Сибири, в известном еще царской каторгой Нерчинско-Заводском районе. Восстал целый куст сел, хотя восставших было немного – около 150 человек. Доведенные до отчаяния нищетой, они образовали партизанский отряд и «прогулялись» по окрестным деревням, сжигая сельсоветы, избивая коммунистов, даже напали однажды на пограничников. Очень интересны лозунги этого небольшого восстания: «Против советской власти!», «Против насилия!», «Против раскулачивания!», «Освободим крестьян от хлебозаготовок и лесозаготовок!», «Да здравствуют единоличники!», «Идем против коммунистов и коммуны!». Восстали они 8 апреля, а разбиты были 18 апреля и с весны до глубокой осени прятались в тайге, а потом бежали в Маньчжурию.

Бунтовали не только сибиряки, но все восстания были очень и очень малочисленными. Открыто выступать против власти с ее мощной карательной машиной люди уже боялись. Время относительной свободы, Гражданская война, кончилось уже десять лет назад, а большевики стали не альтернативой, а единственным вариантом власти. И крестьянам приходилось принимать условия, навязанные этой властью, и жить под ее диктовку. Так что очень неохотно, но они «вынужденно коллективизировались». При этом 1931 год показал, что надежды на процветание коллективных хозяйств несколько туманны. Весной 1932 года многим было нечего есть и нечего сеять. Изголодавшиеся крестьянки полтавского села Часниковка разгромили амбары на станции Сенча и унесли 37 мешков пшеницы, а спустя пару дней повторили налет и унесли 150 пудов кукурузы. Милиция по толпе не стреляла: толпа вся была женская. Подобные акции крестьяне и крестьянки проводили по всей Украине. Все надеялись на август.

Но, когда дошло до уборки урожая 1932 года, вдруг оказалось, что даже в самых плодородных районах государственный план по сдаче сельхозпродукции выполнен не будет. Правительство тут же откликнулось привычными распоряжениями: отобрать все, но государству положенную дань – сдать. Вот и отобрали все. Когда люди стали реально голодать, власти испугались, что ограбленные жители выйдут бунтовать, и тогда охваченные голодом районы стали срочно оцеплять войсками. Люди, по сути, оказались в резервации. Они ели все, что можно было есть, – даже траву, кору, варили кожаные ремешки. Целые семьи пухли от голода. Многие пытались воровать с колхозных полей и тут же попадали в руки особистам. В деревнях съели всю живность, даже кошек и собак. Некоторые в отчаянии ели человечину (трупов было более чем достаточно) и тут же шли под суд за каннибализм.