– Вы мне предлагаете стать вашей женой, но почему-то расписываете прелести положения вашей вдовы, – вырвалось у меня. – Как-то это неправильно…

Он погрустнел еще заметнее и сжал мои ладони еще сильнее.

– Я хотел бы предложить тебе то, что предлагают в нормальных ситуациях. Детей, которые будут похожи на нас, быть тебе опорой во всем и всегда, стареть вместе и прочее, но не могу. И мне поначалу казалось, что это ставит крест на всех возможностях для нас, пока я не понял кое-что важное. Я люблю тебя. И мне есть, что тебе предложить. Я могу осуществить все твои мечты. Ты закончишь Лекс, ты сможешь стать Мастером, объехать весь мир, оба мира! Ты сможешь попробовать все, что захочешь. И всегда будешь сама выбирать, с кем водить дружбу, а с кем нет. И у тебя будет отец, который будет любить тебя как родную. У тебя будет все. Даже дом у моря. Я уверен, ты полюбишь море, – он тихо рассмеялся каким-то своим мыслям и покачал головой. – Хочу, чтобы ты понимала: все это будет у тебя, даже если ты не выйдешь за меня замуж. Я изменил завещание, оно теперь полностью в твою пользу. Алисия не сможет его оспорить, мои отец и брат не станут, об этом я позабочусь. От того, что ты решишь, будет зависеть только то, как мы проведем следующий год. Может быть, два. Тебе не обязательно давать ответ сейчас, все равно мы не сможем пожениться, пока мне не найдут замену. А мне надо будет убедить отца в том, что я не собираюсь покончить с собой, чтобы он сделал это поскорее. Ты можешь пока подумать. Но если ты была готова отдать за меня целую жизнь, значит, я тебе не безразличен? Тара, умоляю, скажи, хоть что-нибудь. Хотя бы моргни, если слышишь меня…

Я рассмеялась, сбрасывая с себя оцепенение. Высвободила руки, но только для того, чтобы обнять его.

– Скажи это еще раз, – попросила я, понимая, что перестать улыбаться смогу теперь не скоро.

– Все? – с притворным ужасом уточнил он.

Я покачала головой.

– Нет. Там было кое-что важное.

Он наконец улыбнулся снова и с готовностью повторил:

– Я люблю тебя.

– Тебе достаточно было сказать только это, чтобы я согласилась.

Я поразилась тому, как спокойно и уверенно прозвучали мои слова. Ни спокойствия, ни уверенности в тот момент я не испытывала. Меня внутренне колотило. От волнения? От страха? От предвкушения? Я не знала. Но я знала, что его улыбка стоила моего согласия. Если он будет счастлив оставшееся ему время, если это поможет ему дольше бороться с проклятием – это стоит моего согласия. Уходя со своей вечеринки, я, наверное, еще сомневалась, действительно ли люблю его, но за ту страшную минуту, что я провела в его гостиной, глядя на откупоренную бутылку вина и читая письмо, я убедилась в этом.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня. Отросшая щетина вновь кололась и царапалась, делая его поцелуй сладко-больным. Но если задуматься, такими были и наши отношения с самого начала. Сладкое предвкушение первой любви переплеталось в них с горечью любви последней.

– Чуть не забыл: с днем рождения, – прошептал он, ненадолго прерывая поцелуй.

– Спасибо, – так же тихо прошептала я в ответ, а мои руки, которыми до этого я обнимала его за шею, сами собой скользнули сначала на плечи, а потом – по его груди.

Все еще холодные после пережитого испуга ладони чувствовали жар его тела даже сквозь ткань рубашки. Это рождало в голове воспоминания о ночи после бала, когда я первый раз помогала ему. Тогда я чувствовала его кожу своей, никаких препятствий между нами не было. Я поняла, что хотела бы испытать это снова, но рубашка мешала. Рубашка очень мешала.

Пара верхних пуговиц была расстегнута, но это открывало доступ лишь к небольшому кусочку кожи, поэтому я коснулась его не рукой, а губами. Фарлаг шумно вдохнул.

– Осторожно, Тара, – прошептал он мне на ухо. Его дыхание обжигало и щекотало одновременно, как той ночью, когда уже он спасал меня от проклятия. – Я не железный. И не настолько проклят.

– Тебе не понравилось? – нервно поддела я, понимая, что соблазнительница из меня получается так себе.

– Боюсь, мне слишком сильно это нравится. Настолько, что держать себя в руках становится почти невозможно.

– Так не держи…

И снова шумное дыхание, глубокий поцелуй, обжигающе горячие ладони на моих щеках. Я отвечала, прижимаясь к нему сильнее и давая понять, что мои слова значили именно то, что он услышал.

Я даже не поняла, когда он успел расстегнуть молнию у меня на спине. Заметила это, только почувствовав, что между моей спиной и его рукой преград уже не осталось.

– Уверена, что действительно хочешь этого? А не опять «если очень надо, то я могу»? – насмешливо поинтересовался он, скользя подушечками пальцев вдоль моего позвоночника, едва касаясь и снова вызывая мурашки.

Я на мгновение отстранилась от него. Успела заметить, как во взгляде промелькнуло огорчение. Как у ребенка, которого поманили конфетой, а потом ее спрятали. Я не смогла сдержать улыбку. А потом решительно стянула платье с плеч, и оно упало к моим ногам.

Стало вдруг холодно и немного страшно. Внушаемые мне годами истины – о том, что это стыдно, – на мгновение подняли голову. Я испытала почти непреодолимое желание прикрыться, вернуть платье на место. И только то, что в спальне царил полумрак, позволило мне удержать себя.

Мне показалось, его глаза стали еще темнее. А когда он снова прикоснулся ко мне, жадно целуя, поняла, что черта пройдена и возврата назад уже не будет.

Но я и не хотела никуда возвращаться. Мне нравилось чувствовать себя желанной. Нравилось ощущать его прикосновения. Нравилось прикасаться к нему. Нравилось, что он смотрит на меня. И еще больше нравилось смотреть на него. Ощущать дрожь во всем теле от прикосновений губ в самых неожиданных местах, задыхаться от острого, незнакомого наслаждения, разгоняющего сердце и кровь до немыслимых скоростей, и до боли закусывать губу, чтобы удержать стон, но все равно терпеть в этом поражение.

Где-то там, посреди вихря незнакомых ощущений и сводящих с ума эмоций, были и момент пронизывающей боли, и момент заслоняющего собой все экстаза. Все смешалось, и мне было трудно отделить одно от другого: сладость от боли, горечь от счастья, себя от него.

Да и не хотелось.

– Тебе не холодно?

Голос Фарлага вывел меня из состояния дремы. Моя голова лежала у него на груди, поэтому я хорошо слышала ровный, спокойный стук его сердца, и этот умиротворяющий звук убаюкал меня.

Окно так и осталось открыто, никому из нас просто в голову не пришло его закрыть, а на улице продолжало холодать. У меня волосы оставались еще немного влажными после душа – я не любила высушивать их до конца, они от этого заметно портились – но холода я не чувствовала. Фарлаг одолжил мне свой банный халат, очень теплый и слишком большой для меня. Я закуталась в него, как в кокон. Свежий уличный воздух казался мне скорее приятным.