Дылда тем временем старательно записывал мой рассказ по памяти. Через пару-тройку минут протянул мне листок.

— Прочитай, внизу напиши «С моих слов записано верно, мною прочитано.» Подпись и дату.

Накарябал все что просили. Меня не оставляло ощущение непоправимой ошибки. И как исправить эту ошибку, я способов не видел. Ни отказ, ни дальнейшее развитие ситуации ни к чему хорошему судя по всему не вели. Что же делать? Что делать? Эта мысль сверлила мне мозг каждую секунду. Из-за одного похода в полицию, все катилось кувырком в неизвестном направлении.

Пока ждали наряда, Колобок обчистил мои карманы, приложив меня при этом несколько раз дубинкой, так как я пытался не отдавать свои деньги. При этом звучали фразы про сопротивление властям и помехи в расследовании. Что-то любимые дедовы фильмы не совсем правду о жизни показывали. Где этот знаменитый Глеб Жеглов? Где хваленая справедливость системы правосудия? Дед, конечно, говорил, что в реальной жизни совсем не так, но чтобы настолько? Я пришел за помощью, а меня же посадили… Или я как тот Груздев? Тогда есть смысл надеяться, только вот ситуация у меня ни разу не совпадает.

Вскоре приехал микроавтобус с двумя ребятами очень крепкого телосложения и двумя людьми в штатском. Но тоже довольно крепкими. Меня усадили в микроавтобусе между двумя в камуфляже. Дылда и Колобок в микроавтобус грузиться не стали. Дылда передал мое заявление одному из тех, что в костюме. Тот прочитал. Вскинул на меня удивленные глаза, посмотрел обратно в заявление, потом опять на меня, но уже с сочувствием, как на душевнобольного. Он тоже куда-то звонил по телефону.

Наконец он тоже уселся, и мы поехали. По дороге мы куда-то заехали, и к нам подсел еще один человек. У входа в детский дом нас уже ожидали директриса и Димыч. Директриса смотрела на меня с усмешкой и предвкушением, Димыч с жалостью.

Двое в камуфляже, стояли по бокам от меня. Конвой? Так вроде же ничего еще не сделал.

— И чем же я тебе, Женечка, помешала? — елейным голосом спросила директриса, — Что ты на меня решил в полиции наклеветать?

— Тем, что вы заставляете детей играть на стопроцентной чувствительности. Вон Сёмушка уже вирт-наркоманом стал.

— Сёмушка? Какой-такой Сёмушка? Нет у нас никого с таким именем, что ж ты обманываешь-то? Нехорошо! Ай-ай-ай! Господа, пойдемте, осмотрим его капсулу, — сделал она приглашающий жест в сторону двери.

Мы вошли в зал капсул и добрались до моей. Один в штатском подошел к багажному отсеку и, нацепив резиновые перчатки, начал вынимать оттуда мои вещи. Тот человек, за которым мы заезжали, подошел к системной панели. Он открыл кожух, находящийся там. Ковырялся там он недолго. Вынул что-то и предъявил мужчине в костюме, который читал мое заявление, и проговорил ему что-то шепотом. Мужчина недобро скривился:

— Заставляют, говоришь? А этот чип — взлом кустарный, но сделан довольно-таки талантливо… — внезапно он замолк.

Я проследил за его взглядом. Тот тип, что ковырялся в моих вещах, вытаскивал из моих вещей ножи, аккуратно держа их за краешек ножен.

— А это, надо думать, тебе подбросили? — проговорил он.

— Почему, это мои ножи. Вернее один мой, другой деда, но его я тоже забрал.

— Людмила Пална, — он резко повернулся к директрисе, — Почему Вы не следите за своими воспитанниками? Почему они у Вас хранят ножи? Капсулы взламывают?

— Я не взламывал капсулу!

— Молчать! — рявкнул он на меня, и уже обращаясь к двоим в камуфляже, — Ребят, браслеты на него нацепите и в машину.

Меня скрутили, завели руки за спину, надели наручники и отволокли в машину. Следом за нами пришли двое, что осматривали мою капсулу. Через полчаса пришел и мужик, наоравший на меня, оказавшийся следователем. Это выяснил из обрывков разговоров, сидящих рядом парней в камуфляже. Сидеть со скованными за спиной руками было, кстати, очень неудобно.

— Поехали.

Через двадцать минут меня выводили из машины у незнакомого здания. Ребята в камуфляже отвели меня в камеру, предварительно очистив мои карманы от лишнего мусора в виде денег. Делали они это настолько привычно и обыденно, как будто это было их должностными обязанностями. У меня даже не было сил на них злиться. Тут пованивало немытым телом. Видимо посетители здесь задерживаются надолго. Не хотелось бы такой участи…

Зачем я вообще сунулся к полицейским, ведь не хотел же! И потом кто мне мешал пробить информацию об этой чертовой директрисе и этом поганом детском доме. Ну, куда я полез? Да и дед мне говорил, что к полиции надо обращаться в последнюю очередь. А какая была у меня очередь? Куда мне еще было идти? Сидеть не пойми сколько времени тише воды ниже травы, не понимая, что вокруг меня происходит. Не смог бы, не усидел. А теперь уж поздно рассуждать! Раньше думать надо было. Правильно мне дед говорил, во всем мире можно доверять только себе и своим родным, да и то последним с опаской. Эх, дедушка, опять я тебя не послушался. Правильно ты говорил, в одно ухо влетело, в другое вылетело. Воистину умные учатся на чужих ошибках, дураки на своих. Что ж, если выйду… Стоп! Что значит «Если»? Когда! Когда выйду, этот урок я запомню на всю жизнь. Да что дед, мне вон даже встречный парень говорил, что меня закроют. Предупреждал ведь, по сути, не суйся в полицию, ничего хорошего из этого не выйдет! А я, ушами радостно хлопая, побежал за приключениями. Тьфу! Аж противно стало…

За этими душевными терзаниями меня застал звук отпирающейся двери. Ко мне вводили соседа. Уж лучше бы не вводили. Запах от него был просто кошмарный. Мне казалось, что только от одного запаха мои мозги сейчас через уши вытекут. Он, увидев меня, обрадовался.

— Здорово, парниша! Сигареткой не угостишь дедушку? — голос его был грубый, дед такие голоса называл прокуренными. Определить его возраст представлялось задачей не из легких. Может и действительно дедушка. Я помотал отрицательно головой, — Не куришь? Правильно! Курить, знаешь ли, — здоровью вредить! Да вот только вред здоровью не только курение наносит. Менты и тюрьма, знаешь ли, тоже не ведут к пышущему здоровьем телу… — он сделал паузу, явно ожидая реакции, и, не дождавшись, спросил, — за что чалишься-то?

Я промолчал.

— Понимаю, думаешь, что я подсадной, выведать все твои секреты хочу. Так вот: ты прав, знаешь ли!

Я удивился, и, видимо, это отразилось на моем лице. Так как он засмеялся, показав свои желто-черные наполовину сгнившие зубы. Зрелище не из приятных. У моего деда до самой его смерти все зубы оставались на месте и без единой дырочки. Даже не представляю, как нужно себя не любить, чтобы так запустить свое тело.

— Молчишь, ну и ладно! Тогда слушай, что старый и умный дедушка тебе расскажет. Так вот, милок: тюрьма, знаешь ли, никого не красит! — он опять ощерился в улыбке, давая подтверждение своим словам, — Я вот имею уже восемь ходок за душой, знаешь ли, а что я видел хорошего в жизни? Да ничего! А оно тебе надо? Жизнь, она, знаешь ли, короткая, и не стоит ее тратить на походы к хозяину!