В душе вдруг зашевелился страх. Нет, не тот, что испытал при первой охоте, другой. Страх, когда что-то меняется, а с переменами приходит осознание, что больше ничего не останется прежним. Страх, что причинят боль. Страх, что потеряет спокойствие, а вместе с этим и себя.

Он слегка отстранился.

— Ты боишься меня? — в её глазах читалось удивление.

— Нет.

На губах принцессы промелькнула улыбка. Её тонкие пальцы коснулись щеки, заскользили по коже вдоль рисунка.

Прикосновение обжигало, терзало и в то же время восторгом трепетало в груди. В её взгляде столько восхищения и теплоты, и он вдруг понял, что начал тонуть в этих зелёных глазах.

Стоило бы остановить её, не позволять играть собой, но волю так легко сковало маленькое, хрупкое существо, чьё касание почти сводило с ума. Он боялся даже дышать, казалось, спугнёт, и наваждение тут же рассеется.

— Ты особенный, Сорок Восьмой, — прошептала она. — Просто сам пока не знаешь об этом.

Он вздрогнул, будто разбудили от крепкого сна.

«Очнись, кретин! Забыл своё место? Ты — выродок, осквернённый, раб. Она играет с тобой. Между вами ничего не может быть, кроме бездонной пропасти».

Харо собрал остатки воли и попятился. Ровена недоумённо подняла брови:

— Я чем-то тебя обидела?

— Простите, госпожа, лучше мне вернуться на пост, — отвесив короткий поклон, он быстрым шагом направился к двери и смог спокойно выдохнуть только, когда прислонился спиной к стене коридора.

Наваждение постепенно рассеивалось. Что она сделала с ним? Откуда эта дрожь в руках? Не нужно было позволять ей приближаться к себе, как чуял, что опасна.

Девчонка просто-напросто издевалась, поразвлечься захотела, выбрала олуха попроще. Посчитала лёгкой добычей: раз уж с такой рожей, то наверняка готов на всё ради доброго словца.

Сдерживая ярость, он сжал кулаки, перчатки жалобно заскрипели. Сердце не унималось, всё норовило выскочить из груди.

«Не на того напала, девочка. Можешь с Морока хоть верёвки вить, а со мной это дело не пройдёт. Наученный уже».

Дверь спальни скрипнула. Он с изумлением посмотрел на ту, которую сейчас так ненавидел. Зачем она последовала за ним? Мало показалось? Чего добивается, месмерит её подери?

Принцесса виновато улыбнулась:

— Прости, я правда не хотела, чтобы так вышло. Твоё право не верить, но я говорила от чистого сердца.

— Подыщите себе другую игрушку, принцесса, — иронично усмехнулся Харо.

— Игрушку? Хорошего же ты обо мне мнения!

Развернувшись на каблуках, она собралась вернуться в спальню, но остановилась, словно забыла что-то.

— Нравится тебе или нет, Сорок Восьмой, — не оборачиваясь, произнесла она, — но с этого дня тебе всё-таки придётся быть моим телохранителем.

«В соответствии с правками о частной организации Осквернённый Легион, хищение рабов карается смертной казнью без права на апелляцию или помилование».

«Заветы потомкам», 09.261

Керс втянул носом воздух. От запаха свежеиспечённого хлеба предательски заурчал живот. Посёлок неподалёку, вот откуда веет. Бродяга, конечно, неплохо готовит, но даже его знаменитая мясная похлёбка была бы куда вкуснее на пару с ломтем чёрного хлеба.

Место для засады Керсу сразу пришлось не по душе из-за села под боком, но Севир пояснил: ущелье идеально подходит для нападения. Две пары стрелков на скалах легко проредят охрану каравана, а оставшихся добить как два пальца.

Он устало прислонился к скале. На дозоре уже пять часов кряду. До пересменки ещё час. Потом отдых и опять по новой: как долго им так, Севир сказать затруднялся. Караван мог появиться в любую минуту.

Разбой для Пера дело обычное, только на этот раз караван принадлежит Легиону и везут там живой товар: рабов, собратьев. Желторотики, правда, но как Севир пояснил, им легче голову прочистить.

Керс обвёл глазами горы. Красные, будто пропитанные кровью древних, пролитой Великой Войной триста лет назад. Там, за горами, Регнум. Можно даже рассмотреть стену с башнями и замок, когда марева нет.

Впереди серая лента тракта, что соединяет столицу с Опертамом. В самой дали проглядывает заснеженная вершина Спящего Короля.

Поначалу Керс радовался как ребёнок: о путешествиях даже не мечтал, а тут за месяц облазил всю западную сторону Регнума. Точнее, его области. В город Севир с собой брать отказывался. Может боялся, что сбежит, хотя после уруттанцев вроде меньше опекать стал, немного свободы дал. Во всяком случае, ни Клык, ни Бродяга уже не торчали над душой сутки напролёт.

Он потёр замёрзшие ладони. Холод пробирался даже сквозь перчатки. Это в городе зимой достаточно лёгкой куртки, а здесь, на Свободе, даже мороз кажется настоящим, ядрёным.

Харо бы пришёл в восторг от всего этого. Да и остальные тоже.

«Ничего, братья, потерпите. Скоро вас вытащим».

На горизонте показалась чёрная точка. Маленькая, едва различимая. Сразу смекнул: караван. Похоже, день ещё не совсем потерян.

Стянув зубами перчатку, он сунул два пальца в рот и пронзительно засвистел. Через мгновение на свист ответили.

Спотыкаясь и скользя, он наконец спустился и побежал к лагерю.

— Уверен? — Бродяга вышел на встречу.

— Нет, мать твою, почудилось, — закатил глаза Керс. — Где Севир?

— Я что, нянька ему? Сам поищи.

Керс бросился к палатке командира, тот как раз вышел навстречу:

— Далеко?

— Километров двадцать, не меньше.

— Отлично. Час ещё есть, а то и больше. Идти отдохни пока, подготовься.

Керс вернулся к Бродяге. Тот, ворча под нос, выделил порцию мясной похлёбки, и умостился рядом.

— Не нравится мне это всё, — помолчав немного, признался он. — С огнём Севир играет. Легион такое не прощает. Второй караван за полгода уже не шутки.

Керс подув на ложку, пожал плечами:

— А что они сделают? Ищеек отправят? Долго по пустошам те не поскачут, не для того дрессировали.

— Не, ищеек вряд ли, а вот кого-нибудь из скорпионов как пить дать.

— А мы кто, по-твоему? — удивился Керс.

— Ты, — поправил Бродяга, — и Клык с Севиром.

— Быстро ты себя со счетов сбросил.

— Я смотрю правде в глаза, брат. Мне хватило и года в гладиаторах, чтобы усвоить: ординарии скорпионам не ровня.

Керс скептично приподнял бровь. Тот явно скромничает. Может особых способностей у него нет, но крепкий, чертяка, кому хочешь задницу надерёт.

— Не, начистить рыло я тебе и так могу, — хохотнул Бродяга, будто прочёл его мысли, — не в первой же.