Но к зиме 1831 года страсти успели улечься. Поэт читал в доме Каратыгиных «Бориса Годунова» и просил хозяев сыграть сцену у фонтана Самозванца и Марины Мнишек, благо до него еще не успел дойти каратыгинский отзыв о трагедии: «галиматья в шекспировском духе». Пройдет шесть лет, и Пушкин подарит Каратыгину рукопись «Скупого рыцаря» для бенефиса, который должен был состояться 1 февраля 1837 года и был отменен из-за гибели поэта. Только все это дело будущего. А пока В. А. Каратыгин хлопочет не о себе и даже не о петербургской сцене. Речь идет о бенефисе в старой столице московской звезды М. Д. Львовой-Синецкой. Это ее коротенькая записочка с просьбой вызывает немедленный благожелательный ответ Пушкина.

Между тем «Цыганам» не отводилось сколько-нибудь почетного места в раскладе бенефиса. Сначала должна была играться драма в двух действиях «Вина» сочинения любимого артисткой Э. Скриба, затем одноактная комедия того же Э. Скриба в сотрудничестве с Мельвилем «Другой год брака, или Кто из них виноват?» и лишь в заключение картины из пушкинской поэмы с Львовой-Синецкой в роли Земфиры. Пушкина не смутил ни порядок исполнения пьес, ни возраст исполнительницы – Марии Дмитриевне оставалось совсем немного до сорока.

Первые театральные любительские опыты Марии Дмитриевны были замечены театралами, и когда Кокошкин получает руководство московской сценой, он предлагает Львовой-Синецкой место в драматической труппе. В 1823 году новая актриса оказалась в Белокаменной. И для первого ее бенефиса старый петербургский знакомец А. С. Грибоедов пишет комедию «Кто брат, кто сестра?», где мужскую и женскую роли с одинаковым блеском исполняет Мария Дмитриевна.

Это первая зима, которую проводит в Москве Грибоедов после ухода в армию в 1812 году. По каким-то причинам до того времени ему приходилось бывать в родном городе лишь проездом. Теперь он привез с Кавказа первые два акта своей еще не законченной комедии, живет на Мясницкой у армейского друга Степана Бегичева, проводит все вечера в театрах и на званых вечерах, собирает, по собственному выражению, впечатления для «Горя от ума». Конечно же, бывает у Марии Дмитриевны в Соловьином доме. Лучшая исполнительница его первых драматических опытов – он очень дорожит добрыми отношениями с ней.

Но откуда было А. С. Грибоедову знать, что именно Марии Дмитриевне достанется стать первой исполнительницей роли Софьи, когда в Москве будет осуществлена первая постановка «Горя от ума». Критики не замедлят обрушиться на актрису за неверное, с их точки зрения, истолкование роли. Еще бы! Вместо неумной кисейной барышни она сыграет девушку с сильным характером, когда-то влюбленную в Чацкого, обманутую в своей первой любви, на шесть лет оставленную им и отчаянно борющуюся с былым чувством ради израненного самолюбия.

Слишком сложно и неуместно – утверждали критики. Исследования наших дней покажут – права была только М. Д. Львова-Синецкая. Как актриса, она догадывалась, как добрая знакомая – могла просто знать. Любимицу московской публики обвинили в ходульности и неспособности передавать живую страсть. Вот только Пушкину она виделась иной. Это было совсем особое и непохожее на поэта отношение к женщине – без намека на флирт, без иронических замечаний, без обсуждений с приятелями. А ведь они знали друг друга давно, познакомились у Олениных сразу по выходе Пушкина из лицея, больше того – вместе играли в любительской постановке «Воздушных замков» Хмельницкого: первая и едва ли не единственная попытка поэта выйти на сцену.

В любой стране о ней были бы написаны книги. Ее имя знал бы каждый выученик театральной школы, не говоря об историках и любителях театра. В любой, но не в России. Авторы последней по времени выхода истории Малого театра безразлично констатируют, что ничего не знают ни о происхождении актрисы, ни о прошедшей на глазах всей Москвы жизни. Семья, родные, обстоятельства биографии – все покрыто мраком неизвестности.

А между тем тридцать пять лет, из года в год, в самый разгар сезона, обычно в январе, Москва переполняла Большой театр ради бенефиса актрисы, ради ее поразительной игры и не менее интересного репертуара, который она умела подбирать, как никто другой. Трудно найти, по утверждению современников, литературную новинку, которой бы М. Д. Львова-Синецкая не знала и не пыталась использовать на сцене. Здесь «Укрощение строптивой» и «Кориолан» Шекспира, «Клавиго» Гете, «Собор Парижской Богоматери» Гюго, драмы Скриба наряду с «Басурманом» И. Лажечникова, «Безумной» по поэме И. Козлова, лермонтовским «Маскарадом», «Тарасом Буль-бой» Гоголя, романтическими драмами Е. Ростопчиной – и все это составляло репертуар московской казенной сцены. Только М. Щепкин сумел так же долго удерживать внимание и любовь московской публики.

Варламов близко узнает Марию Дмитриевну во время выхода «Горя от ума». Но едва ли не большее впечатление на него производит относящаяся к первым месяцам его жизни в Москве ранняя смерть Николая Цыганова. Первый русский бард, о котором успели забыть. Актер московской казенной сцены, поэт, несомненно оказавший большое влияние на Кольцова, Цыганов сам исполнял свои стихи под гитарный аккомпанемент. Говорили, ему подсказала такой прием Львова-Синецкая. Цыганова почти всегда можно застать в гостиной Марии Дмитриевны в Соловьином доме. Он не пытается бороться со своей безнадежной любовью к артистке, и не она ли сводит Николая Григорьевича тридцати трех лет в могилу. Варламов стоит у его гроба и разделяет чувство покойного: образ прекрасной и недоступной Марии Дмитриевны заполняет всю его жизнь… Не видеть ее, не говорить с ней, не бывать у нее каждый день становится для Варламова невозможным.

Между тем в Марии Дмитриевны нет и тени легкомыслия. Она не кокетлива, и, может быть, именно потому, что не ищет поклонников, приобретает их множество. Она по-прежнему увлечена театром, способна часами говорить о ролях и пьесах. «С ней каждый раз познаешь все новые глубины человеческой души», – признается так же безнадежно влюбленный в Марию Дмитриевну великий трагик Павел Мочалов. Это ей, своей неизменной партнерше по сцене, посвящает он скорбные строки: «Ах нет, друзья, я не приду в беседу вашу». 27 ноября 1831 года в первом спектакле «Горя от ума» он выйдет на сцену вместе с Львовой-Синецкой – блистательный Чацкий, удивительная Софья.

Судьба так рано ушедшего из жизни Цыганова не оставила равнодушным никого из его товарищей актеров. Михаил Семенович Щепкин забирает в свою семью осиротевшую мать Николая Григорьевича. Марья Дмитриевна помогает старушке деньгами, хлопочет о пенсии и подсказывает Варламову мысль сочинить музыку к стихам Цыганова. Она же помогает их издать. В январе 1833 года в «Молве» появляется сообщение: «…Песни сии отдельно от музыки имеют свое достоинство, но вместе с прекрасными голосами г. Варламова составляют весьма приятный подарок на Новый год и для литературы и для любителей музыки… Воспоминание о человеке с дарованиями, так рано кончившим жизнь свою, есть достойная ему дань». Варламов и раньше пробовал свои силы в сочинении музыки, но это было действительно его рождением как композитора. Известного. Любимого. И влюбленного – лучший из романсов сборника «Красный сарафан» был посвящен М. Д. Львовой-Синецкой.

В истории русской музыки, по всей вероятности, невозможно найти пример такого успеха и популярности. В считанные дни «Красный сарафан» облетает всю Россию. Романс пели в великосветских гостиных и в деревнях, в провинциальном захолустье и на столичной сцене. Гоголь заставляет напевать «Красный сарафан» Хлестакова, а Полина Виардо будет непременно исполнять полюбившуюся мелодию на своих концертах.