– Но не было никаких «эксцессов»?

– Как мне показалось, венгры живут побогаче, чем чехи, но те живут культурнее, что ли. И даже в Румынии, мне показалось, что люди жили лучше, чем у нас. И даже те, кто работал на хозяев, не жаловались. А в Венгрии вообще было изобилие всего, они жили на широкую ногу, но нас строго предупредили: кушать, если не дают, можете брать насильно, но за грабеж имущества и насилие будет трибунал. Это ни в коем случае! Но у нас в дивизии было много бывших заключенных, и они разное творили, правда, и получали за это…

В Венгрии уже после войны как-то в самоволку ушли трое солдат. Помню, что как раз шла уборка урожая, так они в одном хозяйстве убили крестьянина, а его жену изнасиловали… Их поймали и устроили трибунал. Построили всю дивизию буквой П, позвали родственников этих венгров, зачитали приговор, награды с них посрывали. Одному дали восемь лет, другому двенадцать, а третьему расстрел… Он встал на колени возле ямы, и его расстреляли… Но это был единственный раз, когда я видел показательный расстрел.

Там же, в Венгрии, мы стояли в одном местечке, и вдруг подходит к нам одна мадьярка, что говорит – непонятно, но видно, что жалеется. Оказалось, что один солдат взял беременную девушку и хотел ее изнасиловать. Я, недолго думая, доложил офицеру, он пошел, вывел его к калитке и как дал ему по морде… А я стоял рядом и думал, что если он на нас направит оружие, то я его точно убью… Но тот молча ушел. Так потом эти венгры нас приветствовали как родных, стол накрыли и даже руки нам целовали.

Хотя сами венгры еще коварнее, чем немцы. Мы когда у них ночевали, то обязательно кто-то один не спал, потому что знали, что они убивают наших солдат. Ходили разговоры, что спящих убивали шилом в ухо… И без вести солдаты пропадали… После войны мы стояли возле Секешфехервара, так то там солдата убьют, то тут, а один раз у колодца сразу двоих нашли… Что вы, это очень коварный народ… Если нас настойчиво хотели угостить, то мы сначала обязательно просили их самих попробовать, потому что они запросто могли и отравить…

Еще во время войны, когда проходили в Карпатах, то в одном месте нашли три трупа наших девушек-военнослужащих, даже не знаю, кто это были. Перед смертью их страшно пытали: отрезали груди, выкололи глаза, звезды на теле вырезали, ну как так можно… Я лично видел эти растерзанные тела… Причем точно было известно, что это сделали именно венгерские солдаты. И вскоре после этого в плен взяли четверых венгров, их привел один боец на лошади, и командир его спрашивает: «Где их взяли?» – «Сидели в скирде, стреляли по нашим из пулемета и снайперских винтовок». – «Ну, раз так, отправить их в земотдел…». И тут же их просто расстреляли… Но чтобы у нас кто-то пленных пытал, я про такое даже и не слышал никогда.

– Насколько это характерный эпизод?

– Вообще-то сразу после боя пленных могли и расстрелять, но просто так их не трогали.

– Как вы можете оценить немцев как солдат?

– Вообще немцы – это грамотный и умный народ, просто Гитлер их направил не по тому пути. Думаю, что они бы и коммунизм построили быстрее нас, если бы только взялись. Немцы были квалифицированнее, грамотнее нас, тут спору нет. А у нас солдаты зачастую даже по-русски не говорили…

– А кстати, с людьми каких национальностей вам довелось служить вместе?

– Самых разных. Вот вспомнился такой случай. Как-то послал меня наш комбат, капитан Дусенбиев, в штаб полка с донесением, и на словах я передал его просьбу: «Прислать четыре пулемета с русскими расчетами». Так тот офицер аж взвился: «Ишь ты, сам казах, а русские расчеты требует», правда, эту просьбу все-таки выполнили.

У нас много было разных нацменов из Азии, и мы знали, что между собой у них ходили такие разговоры: «Мы хотим национальную армию. Что мы тут делаем?» Но этим пацанам рот быстро затыкали. Меня уже после войны назначили командиром первого отделения, и я, например, своим солдатам все разъяснял: «Что все мы братья, что у нас одна цель». И ничего, постепенно они привыкли, песни пели и очень хорошо ко мне относились. Были у нас и литовцы, и эстонцы. Ничего плохого сказать про них не могу, тоже преданные. Особенно мне запомнилось, как литовцы смешно говорят в нос. Евреев среди солдат не помню, но был у нас один старшина, а когда я еще воевал в разведке, то в пулеметной роте у нас был один еврей, и вроде бы он сам себя ранил, но говорили, что его перевязали и отправили в тыл.

– Вообще самострелов много было?

– Про самострелов я только слышал, а в госпитале мне даже такое рассказывали, что если всех самострелов судить, то будет совсем неважная картина… Так что врачи многое мимо ушей пропускали.

– А с «особистами» вам приходилось сталкиваться? Про «заградотряды», например, слышали?

– Сам я с ними не общался, но как-то слышал такое, что где-то на Украине заградотряд сзади расстрелял взвод или целую роту солдат, которые дрогнули и стали отходить… А уже после войны нам рассказывали про солдата, который раньше служил в нашей дивизии.

На одном притоке Днепра, небольшой такой речке, наши захватили маленький плацдарм и переправили туда пулеметную роту – 4 пулемета. Немцы начали контратаковать, пару их атак отбили, но комроты был совсем молодой и дрогнул. Дал приказ отойти, причем даже бросили на позициях пулеметы. Правда, одного солдата оставили в арьергарде, но когда он тоже захотел отойти, мостик уже оказался взорван. И тогда он решил вернуться на позиции. Посносил ленты к пулеметам, приготовился, и когда немцы начинали наступать, слышно же, как камыши шуршат, так он туда на звук строчил. Так всю ночь и бегал от одного пулемета к другому. Только утром наши догадались, что на позиции кто-то есть, и направили помощь. И когда он увидел, что подмога идет, то от нервного перенапряжения потерял сознание. Так фактически в одиночку он удержал плацдарм. Ему за это вроде бы дали Героя, а провинившихся обещали отправить в штрафную роту.

– А лично вы с «штрафниками» не пересекались? Может, общались?

– Нет, и я даже не помню, чтобы от нас кого-то хоть раз отправили в «штрафную роту». Правда, как-то один офицер нам рассказывал, что в уличных боях за Будапешт участвовало больше 6000 штрафников, но сам я их ни разу не видел.

Еще вспомнилось, что как-то напился мой командир взвода и начал по матушке громко склонять и руководство батальона, и полка, но ему за это дали только домашний арест.

– Бывали какие-то конфликты между солдатами? Воровство, например, было?

– Драк не было, я такого не помню, а вот воровать воровали. У меня были часы «Докса», и я вычислил, что их своровал один из наших солдат-зэков, Шумков. Я его припер доказательствами, и он мне признался: «Ну, вор я, вор! Ну, убей меня теперь за это!» Но он мои часы уже успел продать, да и бог с ними.

Чтобы кто-то кому-то в спину стрелял, у нас такого не было. Но вот однажды был такой случай в Венгрии, уже после войны. По улице шел один офицер и сделал замечание какому-то солдату, который в одном дворе стрелял из автомата курей. А тот бандюган этого офицера и застрелил… Четыре пули в грудь… Хотели его, конечно, поймать, но вроде бы тот успел смыться.