мгновением окружающее изменялось в соответствии с приближающимся моментом. Внезапно гора окружилась бесконечно толпой демонов, ревущей и требующей жертвы, видимыми только этими двумя обезумевшими. Смысловский пытался успокоить их, обнадеживая принимаемыми им и жрецом усилиями, но злые духи, как лава, бурля вокруг, то и дело угрожали спалить все вокруг, в том числе и их, подскакивающими огромными кипящими кусками, расплескивающими при падении шипящие огненные брызги.

Гробовщику ощутилось так явственно это изменение, что он начал догадываться — гора стоит посреди ада, а они втроем явно особенно отмечены своим сюзереном за большие заслуги, гордыня всплеснула небывалым взлетом тщеславия, что выразилось в бурном желании скорее предпринять то, ради чего они здесь появились.

Как только они дошли до валуна бурлящая лава, несколько успокоившись, начала резко пребывать, и уже ставший диктатором над ним внутренний его голос, давно переставший быть «материнским», перестал просто поторапливать, но приказал торопиться.

Жертву, совершенно обездвиженную и обессиленную, положили наверх огромного валуна, растянув веревками руки в разные стороны. Шаман указал, что под спину нужно положить что-то, что выгнет ее грудную клетку навстречу ножу. Быстро нашелся булыжник идеально подошедший под эту задачу. Вскочив на жертвенник, шаман исполняя, какой-то танец, подвывая гортанно, на каком-то, ему одному известном, языке, взывая демону, будто физически начинавшему появляться над лежащей. Как только Лизе показалось его присутствие настоящим, она из последних сил начала читать молитовку, зная, что Тот, Кто создал Вселенную, никогда ни оставит ее один на один со злом. В добавок ко всему, когда ее заталкивали наверх, она сумела вытащить мелок из кармана, и пока никто не видел, начертила в половину своего роста крест на поверхности камня. На ее глазах начертанное стало крестообразной прорезью, будто выбитого символа. На него, ничего не подозревая ее и бросили, сразу растянув. Ощущение прилегавшего к спине только свершенного чудо, придало ей такие силы, что она смогла, собравшись с ними, противостоять если не физически, то морально. Мелок оставался в ее руке, и она стала чертить маленькие крестики на одном месте, под ладонью.

В это время, как жрец встал над ней, небо извергло из себя сноп молний, каждый из участников принял их на свой счет и возликовало зло в себе, а добро в мире, первое — не зная будущего, и предвкушая близкий конец безвинного существа, Второе — прозорливо принимая грядущую победу добра над злом.

Именно этот сноп видел протоиерей и ускорился. Обрушившийся на гору ливень, был горяч, пах не озоном, серой, будто проистекание его начиналось не в небе, а в преисподней. Я не зря сказал об отсутствии облаков, не говоря уже о тучах — их не было, и дым развеянный сопутствовал этому дождю.

В руках Волкова, уже мало похожего на человека, появился каменный нож, он показал его во все стороны бушующей толпе воинствующих духов злобы, поднял кверху, будто обмывая его, посредством примитивного танца, вливаясь в экстаз, вибрируя гортанными звуками. Именно в это время лава сделала рывок, устремившись к самому валуну, особо рьяными были большие огромные капли, ползущие странно вверх, против всех законов физики, одна, самая стремительная, приближалась по серпантину и поравнявшись с ними, проскочила мимо.

Не обращая на это внимание, жрец сел на колени поверх тела жертвы, разрезал на груди одежду, оголив грудной хрящ, под которым билось кристально чистое сердце и замахнулся, держа двумя руками каменное жало, воздев голову кверху, выкрикивая какое-то заклинание. Именно в это время девочка, почувствовав в себе небывалые силы, попыталась потянуть руки к себе, что получилось совсем немного — младший жрец, державший крепко за оба конца, не оставив и шанса.

Именно в это время отец Иоанн, осознав свою ошибку, направил трицикл в сторону валуна и со всего маха, как с трамплина устремился вниз. В нужное время, оттолкнувшись руками от руля, а ногами от подножек, надеясь пролететь таким образом, чтобы оказаться на верху, но не рассчитал и пролетел мимо, по касательной ударившись о склон, чуть было, не сбив совсем близко приблизившегося отца Олега с державшимся на спине сосредоточенным «Лукой».

Трехколесная техника, будучи тяжелее своего наездника, пошла по более крутой траектории и врезалась в стенку жертвенника, расплющив своей массой гробовщика, превратившегося во мгновение ока не только в груду мяса, но вспыхнувшую, как готовый костер из сухих поленьев, что было принято жрецом за явный знак «Пора, костер готово». Нож пошел по длинной дуге вниз, как раз в это время, медвежонок, сопровождаемый криком отчаяния, забравшегося наверх горы «хранителя», понимающего, что не успеет преодолеть за это время маленького отрезка пути, запущенный сильными руками в сторону распростертой на камне жертвы, как-то необыкновенно быстро, будто телепатически, перелетел больше десяти метров по диагонали снизу вверх, и еще не опустившись, внезапно вспыхнул невероятно чистым и ярким светом, как стена вставшим между жрецом и жертвой. Свет изрек: «Да запретит тебе Господь!»[28].

Навстречу замедленно опускающимся рукам, блеснул огненный меч, выбивший каменный клинок, тело «Карлика», продолжающее по инерции движение удара, направленное вниз, ударилось о поставленный щит светлым Ангелом, оттолкнувшим его с такой силой, будто того поразила молния.

Потом люди видевшее это чудо, в основном с заднего ракурса, рассказывали, что из медвежонка мгновенно вырос огромный медведь, излучающий изнутри небывалый свет. Кто-то спорил с ними, убеждая, что это был вовсе не медвежонок и потом медведь, а Ангел, имевший вместо плаща шкуру медведя, но никто не сомневался, что видел, пусть и сзади настоящего Ангела.

Кто-то бросился к упавшему Волкову, но не успел подбежать, как ударило сразу несколько молний, испепеливших его бренное тело и место вокруг. Марина, выскочив из машины, подбежала к камню, но увидев на нем громаду, покрытую бурой шерстью, отпрянула. Медведь, обратив на нее внимание, спрыгнув, встав рядом на четыре лапы, немного согнув их в суставах, будто предлагая воспользоваться, как ступенью. Шерстобитова, недолго думая, так и сделала, мысленно поблагодарив, и наконец, увидела ту, которую полюбила, как дочь еще вчера…

Лагидзе, понимая, что все закончилось благополучно, остановился невдалеке, отряхивая измазанные колени и качая в некотором недоверии к произошедшему только на его глазах, головой, про себя говоря: «Ну и где здесь место твоей психиатрии? И кому здесь нужна твоя психотерапия? Два таких чуда за полгода — это само по себе не нормально! Ну что же делать, если меня прямо толкает в них, ну нельзя же отказываться от очевидного… Пресвятая Богородица, Матушка наша, что же дальше?!»…

Догорающий костерок из гробовщика, мало кого интересовал, кроме одного человека. Михайлов, плюнул на