— Как вы там? — спросила Злата.

В ответ Альгидрас бодро кивнул, обозначая, что все у них отлично, и предупредил нас не прикасаться к пологу. Я смущенно потерла лоб, понимая, что едва не устроила катастрофу.

Альгидрас же меж тем выяснял, как мы себя чувствуем. Смотрел он при этом вновь на Злату. Я же не могла оторвать взгляда от его правой руки, придерживавшей край полога. Точно так же он держал ткань вечером, и его пальцы касались моих. Я почувствовала, что он перевел взгляд на меня, но упорно продолжала смотреть на его руку, просто потому, что не знала, как смотреть ему в глаза. Я злилась, бесилась, ревновала, любила… И все это одновременно! Такой поток противоречивых эмоций был определенно слишком велик для меня одной.

Боковым зрением я видела, как Альгидрас наклонился к Добронеге и что-то ей сказал. За барабанной дробью капель по крыше я вновь ничего не расслышала. Добронега кивнула, протянув руку, ласково провела по его волосам и стряхнула капли с ладони. Альгидрас же накинул на голову капюшон и исчез за пологом.

— Есть будем прямо тут, — объявила Добронега и достала из угла рядом с собой холщовую сумку, в которой оказалось вяленое мясо и все еще мягкий хлеб. Мы наскоро поели и двинулись в путь.

Повозку болтало все сильнее, и через некоторое время мы ожидаемо застряли. Снаружи наконец раздался какой-то шум и голоса. В первый момент я испугалась, что на нас напали, но оказалось, что это спешившиеся воины пытаются вытянуть повозку. Слышался свист кнута, крики, напевная команда, в такт которой нас раскачивали. От равномерного покачивания меня начало мутить, и я успела пожалеть, что пообедала, однако все закончилось на удивление быстро. Повозка резко дернулась вперед, вильнула и, к счастью, продолжила движение, увлекаемая вперед уставшими лошадьми. Злата вцепилась в мою руку и поблагодарила Богов. Впрочем, спустя какое-то время стало очевидно, что продолжать движение бессмысленно.

— Верхами бы они не останавливались, — грустно сказала Злата. — Все из-за меня.

— Вот еще «из-за тебя», — не согласилась я, чтобы как-то ее подбодрить. — Я бы тоже верхом не поехала.

Злата благодарно улыбнулась и сильнее сжала мою ладонь. Руки у нее все никак не согревались.

— Замерзла? — спросила я.

— Сейчас бы костер… — тоскливо проговорила Злата, мечтая о несбыточном — какой уж костер в такую погоду.

Вылезать очень не хотелось — мокрая трава была по колено воинам, но пришлось. Минут десять спустя мы со Златой и Добронегой жались друг к другу под раскидистыми ветвями огромной ели и наблюдали за двумя воинами, одним из которых был Альгидрас, а вторым — давешний костровой. То ли они были самыми оптимистично настроенными членами отряда, то ли знали какой-то секрет, однако эти два энтузиаста пытались разложить костер, как бы странно это ни выглядело в такую погоду. Дождь был настолько сильным, что даже бурелом, который им удалось найти в лесу, оказался пропитанным влагой. Но Альгидраса и воина из дружины Миролюба, которого, как выяснилось, звали Вадим, это совсем не смутило. Они выбрали место, едва укрытое раскидистой еловой лапой, подальше от могучих стволов, и теперь старательно складывали пирамиду из мокрых дров и веток, подпихивали снизу нарубленный сухостой и упорно не обращали внимания на сыпавшиеся со всех сторон шутки. А шутников в отряде Миролюба было много — не на одном Гориславе все держалось. Когда пирамида была готова, Альгидрас уверенно достал огниво, и даже Злата, казалось бы, уставшая до полного отупения, не смогла сдержать улыбки.

Мне не было видно рук Альгидраса, я могла только догадываться, что он чиркнул огнивом, склонившись к сложенному костру. Вадим, сбросивший бесполезный уже капюшон, смотрел на его руки с таким азартом, что напоминал футбольного болельщика. Смех воинов, расположившихся вокруг нас под раскидистыми ветвями, разом стих, когда от костра вдруг пошел густой белый дым, а влага начала с шипением выпариваться из сырого дерева.

— Ай да хванец, — пробормотал кто-то из воинов княжича.

— Как ты это сделал? — в голосе Горислава слышалась растерянность.

Альгидрас в ответ только пожал плечами и, переместившись, вновь чиркнул огнивом, поджигая ветки с другой стороны. Он повторил эту процедуру несколько раз, и спустя пару минут костер, вопреки всем законам физики, начал разгораться. Мокрое дерево не давалось, шипело, и самого огня пока не было видно, но густой белый дым, как ничто другое, доказывал, что костер разгорается. Вадим уже давно отошел прочь и теперь смотрел на Альгидраса с тем же потрясением, с которым смотрели все остальные.

«Стихия огня… — думала я. — Значит, мне не показалось на предыдущей стоянке».

Альгидрас спрятал огниво, отряхнул руки и повернулся к нашей озябшей группе.

— Покажи, — требовательно протянул руку Горислав.

Альгидрас вопросительно вскинул брови.

— Огниво покажи.

Альгидрас молча достал огниво и передал Гориславу. Тот крутил его и так, и сяк, явно не понимая, что происходит, потому что, вероятно, огниво Альгидраса ничем не отличалось от всех прочих.

— Как ты это сделал? — спросила Злата после того, как Альгидрас, не дойдя до нас несколько шагов, сбросил капюшон и по-собачьи отряхнул голову.

Когда ответа не последовало, Злата настойчиво повторила:

— Как ты разжег костер из мокрых дров?

— Видно, не врут люди, когда говорят, что хваны чудесники, — сверкнул улыбкой Альгидрас.

Вряд ли всех удовлетворил такой ответ, однако он был из тех, с которыми не поспоришь. Ни один из воинов не знал о хванах ничего, кроме старых легенд, потому, нравилось всем это или нет, приходилось просто принимать случившееся как данность.

Для меня же, хоть и знала я чуть больше остальных, костер, разгоревшийся из сырых веток, был еще большим чудом, чем для них всех. Одно дело прочитать в книге и услышать на словах, и совсем другое увидеть вот так, воочию, как человек может управлять стихией.

«Но почему огонь, если стихия хванов — воздух?» — напряженно думала я, злясь от того, что у меня нет возможности остаться наедине с Альгидрасом и расспросить его о случившемся.

Альгидрас стоял рядом с Добронегой и внимательно разглядывал дело своих рук. Это было невероятно, но белый дым почти перестал идти. Над дровами плясали яркие языки пламени. Кто-то из воинов, преодолев наконец робость, подошел к костру и присел на корточки. Раскидистая еловая ветвь укрывала огонь от дождя, и я вдруг заметила еще одну странность: пламя было высоким и ярким, но не доставало до иголок. Я покосилась на Альгидраса. Он все так же смотрел на костер, а я вдруг поняла, что именно от него сейчас зависят и высота огня, и его жар. Альгидрас, почувствовав мой взгляд, медленно повернулся, и я вздрогнула, как в ту ночь, когда увидела его в лунном свете во дворе дома Добронеги. Я поспешила отвести взгляд и старалась больше не смотреть в его сторону.

Вскоре на стоянке началась суета: мужчины принялись готовить еду, кто-то притащил груду палок, и спустя несколько минут у костра выросла импровизированная сушилка, которую воины тут же увешали промокшими насквозь плащами.