— Ищешь что-нибудь? — спросил он, не поднимая глаз от журнала.

— Да. Тебя.

— Хотела о чем-то спросить?

— Не совсем…

Она забралась на кровать с противоположной стороны от него и потянула на себя одеяло.

— А теперь, если хочешь, поспим…

— Я сплю один.

— Ладно. Тогда не поспим.

— Возвращайся в свою комнату, Гортензия.

— Я в своей комнате…

— Не играй словами, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!

— Мне хочется поцеловать тебя…

— А мне нет!

— Лжец! Мне хочется продолжить нежнейший поцелуй, как возле Гайд-парка. Помнишь? В ту ночь, когда ты бросил меня на улице…

— Гортензия, ты же знаешь, желание не появляется по указке… Если ворваться в комнату парня и велеть ему себя поцеловать…

— Ты хотел бы, чтобы я постучалась?

Он пожал плечами и вновь погрузился в чтение.

— Я знаю, ты сходишь с ума от желания, как и я… Я тоже схожу с ума от желания…

— Ах! Ты сходишь с ума? Ну повтори еще раз! Никогда не устану это слушать… Мадемуазель Гортензия вас хочет, настоятельная просьба немедленно насадить ее на свой меч!

— Ты вульгарен, мой милый!

— А ты больно властная!

— Я правда схожу с ума от желания тебя поцеловать, прижаться к тебе, целовать тебя везде, везде… Пробовать тебя на вкус, облизывать…

— С мобильником в руке? Это, наверное, не слишком удобно! — язвительно заметил он, стараясь сарказмом замаскировать зарождающееся желание.

Гортензия заметила, что держит в руке телефон, и сунула его под подушку.

— Я отказываюсь спать с мобильником! — решительно заявил Гэри.

— Но, Гэри! А если мисс Фарланд позвонит?! — возразила Гортензия, вновь схватив телефон.

— Я отказываюсь спать с мобильником… Говорю раз и навсегда!

Он вновь вернулся к журналу, отличные комиксы, даже лучше, чем Тинтин. Два героя по цене одного! А как они взаимодействуют, как классно у них получается! Конечно, они слегка старомодны, зато девчонки в те времена не так легко задирали юбку перед парнями. Умели себя держать… «Другие времена, другие нравы, — ностальгически вздохнул он. — Мне не нравятся женщины-солдаты. Мне нравятся женственные, нежные женщины, которые дают мужчине возможность верной рукой везти упряжку к цели, кладут голову ему на плечо и молча отдаются».

— А ты знаешь, что такое нежность, Гортензия?

Гортензию передернуло. Это слово она не переносила. Она почти его победила! И довольно легко! И вот он вернул ее на исходную позицию. В образ «доброй старой подружки»!

Она скользнула гладкой нежной ногой между ногами Гэри, нога-посланник словно просила прощения за такую смелость, и пробормотала: «Ладно, перехожу в отступление, слишком хочется тебя поцеловать… С ума сойти, как хочется, Гэри, и если тебе нужно, я буду стыдливой и целомудренной, и покорной, как напуганная девственница».

Он улыбнулся забавному образу и попросил развить тему. Ему хотелось посмотреть, как низко она согласится пасть.

Она замолчала, задумавшись, потом сказала себе, что слов недостаточно, и решила прибегнуть к тайнам любовного искусства, таким, что сводят мужчин с ума.

И исчезла под одеялом.

Тут его тон изменился.

Он больше не отказывался спать с ней, только ставил одно условие.

Она вынырнула на поверхность и прислушалась.

— Ты уберешь свой телефон, — сказал Гэри.

— Ты не можешь просить меня об этом! Это шантаж. Это слишком важно для меня, и ты об этом прекрасно знаешь…

— Я слишком хорошо тебя знаю, ты хочешь сказать!

Объект полемики переместился. О предстоящей ночи любви никто не спорил, речь шла лишь о присутствии мобильного телефона в постели.

— Гэри! — умоляюще проговорила Гортензия, просунув колено между его ногами.

— Я не сплю втроем! В особенности если третий — мисс Фарланд!

— Но… — возразила Гортензия, — вдруг она позвонит, а я не услышу…

— Перезвонит.

— Ни в коем случае!

— Ну тогда ты выходишь из комнаты и оставляешь меня с Квиком и Флюпке.

Вид у него был серьезный. Гортензия быстро оценила обстановку.

— Я положу его вот туда, на стул.

Гэри бросил взгляд на стул, куда он комком бросил джинсы, майку и пуловер.

— Стул — это слишком близко. Я увижу, как он блестит в темноте, и буду думать только о мисс Фарланд. Ты его выключишь.

— Нет!

— Тогда уходи!

— Я положу его на письменный стол, вон туда, подальше. Ты его не увидишь.

Она вырвала журнал из рук Гэри, бросила на пол, прильнула к его обнаженному торсу: «Ты всегда спишь голым?» — покрыла его плечи, шею, грудь, губы маленькими поцелуями и положила голову ему на грудь.

— Мобильный на стол! — провозгласил Гэри, указывая пальцем.

Гортензия скрипнула зубами, встала, положила телефон на письменный стол. Проверила, что в нем достаточно заряда, проверила, включен ли звонок, прибавила громкость. Аккуратно положила его ближе к краю, чтобы он был минимально удален от кровати, вернулась и легла.

Вытянулась рядом с Гэри, закрыла глаза, прошептала: «О! Гэри! Пожалуйста! Давай помиримся! Я так хочу тебя!»

Ее губы скользнули по его коже…

И он больше ничего не сказал.

Эта ночь любви была симфонией.

То было не соединение мужчины и женщины, но соединение мужчин и женщин всех времен и народов, со всей земли, желающих познать предел наслаждения. Словно эти двое ждали слишком долго, мысленно совокуплялись слишком часто и теперь готовы были показать друг другу все возможные и невозможные па.

Поцелуй одного призывал поцелуй другого. Наполнял рот Гэри, чтобы наполнить рот Гортензии, которая вдыхала его, смаковала, придумывала новый поцелуй, потом еще и еще, и Гэри, пораженный, обезоруженный, преисполнившийся бешеного веселья, отвечал, зажигая другой огонь другим поцелуем. Хоровод радостных эльфов увлек их, изголодавшихся друг по другу, за собой. Ошеломленная Гортензия забыла все свои уловки, все свои сети и ловушки для одурачивания мужчин и отдалась восхитительным ощущениям. Они шептались, улыбались, вжимались друг в друга, переплетались, отрывались, чтобы вдохнуть немного воздуха, и вновь тонули, забывались, опоминались, переводили дух и вновь припадали к желанным губам, пили их, смакуя, смеялись с облегчением, вонзали зубы в гладкую кожу, вскрикивали, опять кусали, откидывались назад, чтобы с вызовом глянуть друг другу в глаза и заново начать бешеную сарабанду. Они не просто целовались, они разжигали друг друга, как огонь в печи, отбрасывая друг на друга отсветы и отблески своей страсти, по очереди вступая со своей партией, гнули и клонили друг друга, размыкали объятия, чтобы сомкнуть их вновь. Только тишина и вздохи, поцелуи и пламя, огни и стоны. Каждый поцелуй был точно нота в нескончаемой пьесе, каждый поцелуй открывал дверь к новым наслаждениям.