Эмерсон

Топсэйл-Айленд, Северная Каролина

Я стояла у стеклянной двери выходившего на океан коттеджа, который снимали мы с Тедом и Дженни. В октябре в середине недели на пляже не было ни души. Весь остров практически принадлежал нам. Поэтому мы и приехали сюда.

Тед и Дженни гуляли где-то с собаками, а я отпросилась под тем предлогом, что хотела приготовить лазанью. На самом деле я хотела побыть одна. Мне нужно было время подумать.

Накануне пришли результаты теста ДНК. Я это пережила довольно спокойно, поскольку к тому времени, как нам позвонили, я уже поняла, что другого объяснения того, что произошло, кроме предложенного Анной, быть не могло. Тед позвонил знакомому риелтору и снял этот коттедж, а я позвонила в школу и попросила на несколько дней освободить Дженни от занятий. Нам нужно было побыть вместе, всем троим, прежде чем мы позволим кому-либо – а точнее, Анне Найтли и ее семье – войти в нашу жизнь. У нас было три дня – у меня, Теда и Дженни, – чтобы совладать с этой новой реальностью.

Пару дней после этой злополучной поездки в Вашингтон я находилась в таком смятении чувств, что с трудом справлялась с ними. То я была полна ярости против Ноэль, то преисполнена благодарности. То я тосковала о ребенке, которого я безвозвратно потеряла, то меня охватывало чувство любви к Дженни, такое чистое и безграничное, что я тонула в нем. Теперь все эти эмоции сменились одним простым вопросом: что ожидает нас в будущем? Единственное, что я знала наверняка, единственное, что меня тревожило, это необходимость помочь Дженни найти путь в это будущее. Мои собственные страхи, потери, гнев не имели больше значения. Все, что имело значение – это Дженни.

Сначала я увидела собак. Шэдоу и Блю скакали на мелководье, гоняясь друг за другом с таким энтузиазмом, какого они никогда не обнаруживали дома. Потом я увидела Теда и Дженни, которые шли на некотором расстоянии позади собак. Тед широко размахивал руками, словно изображая величие океана. Или, может быть, он описывал свою любовь к Дженни. Я никогда не ощущала такой близости с Тедом, как за последние несколько дней. Мы были одной командой. «Ты – наша дочь, – сказал он Дженни с такой убедительностью, что никто не смог бы в этом усомниться. – Уж не думаешь ли ты, что какой-то тест может это изменить?»

Когда они подошли ближе к дому, я увидела, как Тед взял Дженни за руку. Как дети, они размахивали сплетенными руками. Как будто в нашей жизни не случилось ничего тяжелого. Наблюдая за ними, я ощутила неожиданный прилив счастья.

Потом открыла дверь и вышла на веранду. Я помахала им, и они помахали в ответ. Я с нетерпением ждала их возвращения в коттедж. Вечером после ужина мы посмотрим какой-нибудь фильм. Может быть, поиграем в какую-нибудь игру. Позже будет время разобраться с нашим новым и неопределенным будущим. Одно я знала точно: мы встретим его вместе.

Мой муж.

Я.

И моя дочь.

Тара

Уилмингтон, Северная Каролина Март 2011

Очищение коттеджа Ноэль было идеей Эмерсон, и я была очень рада, что она пришла ей на ум.

Я остановилась перед домом и осмотрела его. Желтый, с черно-белыми ставнями, он очарователен. На маленькой веранде – два кресла, а дворик полон азалий, которые вот-вот расцветут пышным цветом.

Сюзанна переезжает сюда на следующей неделе. Она ничего не знает об очищении. Ее, кажется, нисколько не волнует, что здесь произошло самоубийство, но я уверена, что Ноэль одобрила бы наш план на сегодня.

Машина Эмерсон у подъезда, и я паркуюсь на другой стороне улицы. Я была в коттедже всего пару раз после ремонта. Кухня и ванная были подновлены, полы вычищены, стены окрашены в теплые тона, как предложила Сюзанна. Все это заняло бездну времени – у Эмерсон были другие проблемы, – но теперь все закончено и готово к новой жизни, которую поведет здесь Сюзанна.

Эмерсон приветствует меня в кухне.

– Ты займешься восточным углом, – говорит она и протягивает мне миску с тлеющей связкой трав. Над ней вьется дымок.

Она указывает мне на вторую спальню в задней части дома и объясняет, что делать.

Вечером, когда очищение будет закончено, Грейс, Дженни и Клив начнут переносить детские вещи во вторую спальню. Клив сейчас дома на весенних каникулах. Я бы не сказала, что у Грейс с Кливом все кончено. Я чувствую, что сердце у нее бьется сильнее, когда он рядом. Но она начала встречаться с приятелем друга Дженни, Девона, и говорит мне, что он «ничего». Я думаю, это означает, что он ей нравится. Грейс никогда не будет такой, как я, душа нараспашку. Я поняла, что чем ближе к ней я хочу быть, тем больше она отдаляется. Но если я выжду, если я просто всегда буду рядом, как Сэм, не приставая и не навязываясь, она в конечном счете обратится ко мне. Это как краска, которой надо дать высохнуть. Но всякое проявление доверия драгоценно. Ирония в том, что в тот день, когда я боялась, что я не ее мать, я научилась быть ей матерью.

Эмерсон стоит на стремянке, доставая батарейки из дымоуловителя. Потом она поджигает свой пучок трав от стоящей на столе свечи. И задувает огонь, оставляя его тлеть.

– Я надеюсь, что мы не подожжем дом, – говорит она, направляясь в бывшую спальню Ноэль. Эта комната ближе всего к садику – где, как мы уверены, похоронена дочь Эмерсон. Одна из ее дочерей, потому что Дженни навсегда останется ее дочерью.

Дженни не подошла в качестве донора, но Хейли нашли донора в национальной базе данных и в январе сделали пересадку. Выздоровление ее было трудным, инфекции, длительные пребывания в больнице, неопределенность. Но сейчас она дома, пусть хоть и на время, и они с Дженни каждый день общаются по скайпу. Каждую минуту, как говорит Грейс, которая немножко ревнует Дженни к ее сестре. У Эмерсон своя ревность, но она учится делить Дженни с Анной, как и все мы, и старается включить в свою семью Анну, Хейли и Брайана.

Во второй спальне я делаю большой круг, останавливаясь по углам и наполняя их ароматным дымом. Я смотрю из окна в сад, где нарциссы и крокусы повылезли за одну ночь. Мы не знаем наверное, но почти уверены, что поняли любовь Ноэль к своему саду и к птичьей купальне со статуей маленькой девочки. Мы вспомнили, что она впервые развела этот сад вскоре после рождения у Эмерсон дочери. Раньше Ноэль не проявляла к своему дворику ни малейшего интереса, но за садом она ухаживала с особой любовью. Почти с такой же, какую ты изливаешь на ребенка. На племянницу, например.

Я уверена, что Сэм знал. Уверена, что однажды, когда Ноэль больше не могла таить в себе этот ужасный секрет, она попросила Сэма увидеться с ней где-то, где им бы не встретился никто из нас. В таком месте, как Райтсвиль-Бич. Может быть, она рассказала ему все. Как клиентка своему адвокату. Она, должно быть, рассказала ему и о садике, почему он и спросил меня вскоре: «А как садик Ноэль?» Вдруг, ни с того ни с сего.