Еще мгновение три сцепившихся в клубок тела обреченно висят над пустотой, а затем, не прекращая борьбы, отрываются от узкой полоски в пяти метрах над землей и летят вниз.

Дыхание Бетани понемногу выровнялось. Через весь лоб тянется глубокая рана, сквозь грязные бинты на руках сочится кровь. Лицо Фрейзера Мелвиля, измазанное в крови и ржавчине, украшает длинная царапина. Неудачно приземлившийся русский приволакивает ногу. Вся троица промокла насквозь, а дождь и не думает утихать. Обе задние дверцы распахнуты настежь. Русский прижимает Бетани к сиденью, в то время как физик стягивает ей запястья за спиной шарфом, который нашелся у меня в сумке.

Когда-то этот шарф принадлежал моей матери. «Она купила его в “Либерти”», — вспоминаю я, и от этой посторонней, случайной мысли на меня вдруг накатывает безумная тоска, и кажется, что мама здесь, с нами — смотрит на меня с ужасом и тревогой.

— Будет пожар, — хрипит Бетани. Ее глаза в черных потеках устремлены на русского, но взгляд их то и дело уплывает в сторону. Дышит она как-то странно. — Слышите? Мы все утонем. Будет огромная волна. Море вспыхнет. Все умрут. Вы тоже.

— Не знаю, как вас и благодарить, — говорит Фрейзер Мелвиль, протягивая русскому пачку банкнот. Тот смотрит на деньги, кивает и сует их в задний карман:

— Да ладно, старик. Все путем.

Из раны на его локте хлещет кровь.

— Никакой он мне не отец, — выдавливает Бетани. Проводит рукой по лбу и завороженно смотрит на побагровевшую ладонь. — И она мне не мать. Хотя трахаются они, как кролики, это правда.

Русский брезгливо косится на виновницу свалившегося на его голову приключения, хлопает дверцей и поворачивается, готовый уйти.

— Послушайте, — поспешно окликаю я. — То, что она сказала про цунами, — правда. Официально о нем еще не объявили. Вам лучше уехать — сейчас, пока не началось столпотворение.

— У вас есть фора, — подтверждает физик, поворачивая ключ зажигания. — Берите семью и уезжайте как можно дальше от побережья. В горы, чем выше, тем лучше. Или же, если у кого-нибудь из ваших знакомых есть лодка…

В глазах русского вспыхивает сразу тысяча вопросов, но у нас нет времени на них отвечать. Фрейзер Мелвиль врубает скорость, выворачивает руль, и через секунду наш «ниссан» резко срывается с места.

Раскаиваться Бетани и не думает. Ей нужна подзарядка, заявляет она. Подумаешь, какая-то башня. Ничего бы с ней не случилось. Да там один воздух чего стоит. Сплошной кайф. Вокруг раны у нее на лбу наливается желтый кровоподтек. В бардачке обнаруживается аптечка. Первым делом я обрабатываю глубокую царапину на лице физика. Затем, после долгих препирательств, Бетани соглашается наклониться вперед. Неловко повернувшись, стираю с ее лица остатки боевой раскраски, промываю рану, нисколько не заботясь об ощущениях пациентки. Мазок антисептика — и готово. Ее руки по-прежнему связаны шарфом моей матери, но ни я, ни физик не торопимся освободить беглянку.

Гроза утихла и к тому моменту, когда мы въезжаем в Лондон, напоминает о себе только частой дробью дождя. На крышах складов и офисных зданий играют бледные, ломкие, как слюда, блики. Будто ожив на солнышке, Бетани уже не мычит под нос, а с чувством, во все горло распевает какой-то бесконечный гимн о «невинном агнце Божьем». Давление подскочило, от напряжения меня чуть ли не выворачивает наизнанку. Пытаюсь глубоко дышать — безрезультатно. Попадись мне этот барашек, удавила б скотину голыми руками. Фрейзер Мелвиль, обуздав все еще клокочущий в нем гнев, смиренно просит певицу замолчать. Спроси он меня, я бы ему объяснила, что у него столько же шансов до нее достучаться, как допрыгнуть до звезды. Бетани хохочет и переключается на другой гимн, о «силе в крови».

— Напомни мне, какой черт нас дернул взять ее с собой, — говорю я сквозь зубы. До стадиона еще километров сорок, не меньше.

— Был один такой, очень совестливый. Жалеешь? — Физик бросает взгляд на часы. — Почти два. Давай-ка включим телевизор. Должны бы уже объявить нашу новость.

Включаю Би-би-си. Колонки взрываются бравурной заставкой к новостям. Крошечный экран заполняет изображение «Погребенной надежды», и Фрейзер Мелвиль победно хлопает по рулю.

По сообщениям ученых, Европе грозит стихийное бедствие. — В кадре возникает другой снимок: на возвышении посреди набитого журналистами зала сидят Хэриш Модак, Нед Раппапорт и Кристин Йонсдоттир. — Согласно заявлению, прозвучавшему на недавно завершившейся пресс-конференции, катаклизм в Северном море способен вызвать катастрофу глобального масштаба…

Теперь, когда главное сказано, копившееся во мне напряжение уступает место блаженной, долгожданной, как доза морфия, пустоте. Бетани же как пела, так и поет. В попытке заглушить кошачий концерт прибавляю громкость.

— По словам Хэриша Модака, одного из ведущих экологов страны, цунами, которое начнется в ближайшие часы, приведет к значительным разрушениям в Северной Европе и вызовет наводнение, в результате которого большая часть Великобритании окажется под водой. Ученый утверждает, что причиной этих событий станет авария, которая произойдет на буровой вышке под названием «Погребенная надежда», где ведется разработка крупного месторождения метана.

Гре-е-ешен ли ты? Сбился с пути-и-и? — с чувством выводит Бетани. — Хо-о-очешь ли зло навсегда превзойти? Великая сила в крови Христа![12]

— Напомним, что группа профессора Модака взяла на себя ответственность за граффити в Гренландии, привлекшее внимание к деятельности концерна «Траксорак». Ученый утверждает, что серия массивных оползней…

Бетани обрывает песню на полуслове.

— Голова болит, — объявляет она.

На экране телевизора появляется другой снимок «Погребенной надежды» — стрела желтого крана, зависшая под углом в сорок пять градусов.

— Представители Североморского энергетического альянса решительно отвергли заявления профессора. Между тем необычное поведение морских обитателей вызывает множество вопросов…

На интерактивной карте Северного моря оживает целый рой стрелочек, обозначающих массовые перемещения морской фауны. Следующий кадр: Хэриш Модак, Нед и Кристин на фоне карты океанического дна и каких-то диаграмм — очевидно, это и есть пресловутый «сейсмический каротаж». Наши друзья из норфолкского дома на холме преобразились до неузнаваемости. Нед облачился в костюм, сбрил щетину и сменил свои неформальные кудри на строгую стрижку а-ля «корпоративный юрист». Кристин тоже почистила перышки: темно-зеленый пиджак, кремовая рубашка, на голове — элегантный узел. Что до профессора, на экране он выглядит совсем иначе, чем во плоти: подтянутый, энергичный, он словно сбросил десяток лет. Если Кристин и нервничает, излагая научные факты, внешне это никак не проявляется — ее объяснения немногословны и в то же время исчерпывающи. Глаза Фрейзера Мелвиля возбужденно горят, пальцы то разжимаются, то стискивают руль. Следующим выступает Нед. Он отлично подготовился.