Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, но…
На этот раз взрыв сопровождается ружейной пальбой.
— Со стрельбой из ружей?
Винченцо подходит к окну. Толпа с площади хлынула в направлении ворот Порта-Карбоне, в сторону бухты. Некоторые мужчины вооружены.
— На виа Кассаро недавно висели манифесты с призывом к восстанию… — снова начал Карузо. — Да нет, не может быть! Наверное, опять какие-то сумасшедшие пытаются…
Орудийные залпы. На этот раз стреляет артиллерийская батарея.
— Парочка сумасшедших, говоришь? — Винченцо хлопает руками по столу. Снаружи выстрелы перекрываются криками. — Это батареи из бастиона Кастелламаре. Они стреляют по городу с моря!
Карузо подходит к окну. Да, этот грохот доносится из Калы. Они что, бьют по стенам?
— Черт возьми! Так и есть!
Винченцо хватает пиджак. Нельзя терять ни минуты. Если это мятеж, будут и беспорядки, и грабежи. Лучше спрятать всё в надежное место.
— Заприте всё на замок и расходитесь по домам, вы и все остальные. А я пойду в магазин. Сообщу вам в записке, что делать дальше.
— Дон Флорио, куда вы один? Подождите!
Но он уже на улице. Бежит, решительно входит в магазин. Служащие и приказчики укрылись под прилавками, как улитки в раковине. Винченцо берет у кого-то плащ, чтобы его не узнали, выходит, ныряет в переулки. Ему надо добраться до литейного завода Оретеа, дать указание рабочим запереть металлические ворота и спрятать самое ценное оборудование. Если мятежники или солдаты начнут по нему стрелять, все погибнет. Добравшись до виа Бамбинаи, он, однако, вынужден остановиться. И не только он.
Баррикада. Из-за нее восставшие стреляют в отряды Бурбонов. Рядом — разорванное воззвание, но разобрать можно:
СИЦИЛИЙЦЫ, ВРЕМЯ МОЛИТВ ПРОШЛО
БЕЗВОЗВРАТНО…
К ОРУЖИЮ, СЫНЫ СИЦИЛИИ!
ВМЕСТЕ МЫ ПОБЕДИМ!
УТРО 12 ЯНВАРЯ 1848 ГОДА
ПОЛОЖИТ НАЧАЛО СЛАВНОЙ ЭПОХЕ
НАШЕГО ВСЕОБЩЕГО ВОЗРОЖДЕНИЯ…
— Помогайте нам, если у вас есть оружие и вы хотите защитить вашу землю! — кричит мятежник, размахивая ружьем. — Или же возвращайтесь назад, прячьтесь в домах и… — его призыв тонет в вопле от боли: выстрелом его ранило в руку.
Подавленный, с опущенной головой, Винченцо вынужден повернуть назад. Литейный цех «Оретеа» — его литейный цех, его победа, бывшая мастерская, но уже работающая как настоящий металлообрабатывающий завод, — недалеко от городских стен, рядом с воротами Сан-Джорджо. Прямо сейчас, когда идет сражение, он мысленно переносится на Мальту. Четыре года назад он построил там новый завод. Туда привезли железо и уголь, и там полно горючих материалов. Он боится даже представить себе…
— Королевский дворец в осаде!
— Казармы жгут! Есть убитые!
Голоса палермцев берут его в кольцо, хлещут по щекам. Все началось на площади Фьеравеккья, говорят, там тоже есть первые убитые.
— Они хотят сжечь дома дворян! Они хотят республику!
— За оружие, Палермо!
Он идет в потоке людей, слушает голоса, собирает известия, пытается понять, что происходит. Протискивается на виа Пантеллериа и добегает до виа Тавола-Тонда. Оттуда до дома рукой подать, идти не дольше, чем прочесть «Отче наш».
Мать сидит в кресле, в центре гостиной, как всегда с четками в руке.
— С тобой все хорошо, сынок? — восклицает Джузеппина, увидев его.
— Да-да. Где дети?
— С ней. Присмотри за ними, особенно за Иньяцио, кровинкой моей.
Джулия одела детей в теплую одежду. Сама в дорожном платье. При виде Винченцо тревога сменяется радостью. Она идет ему навстречу.
— Боже мой, что происходит? Я волновалась за тебя.
Винченцо обнимает Иньяцио, который подбежал первый. Затем очередь дочерей, они испуганно жмутся к нему.
— Город поднялся против Бурбонов. Одни говорят, что гарнизон сложил оружие. Другие, что отряды во главе с генералом Де Майо засели в Королевском дворце. Третьи, что король готов капитулировать. Ничего не понятно… Ясно только, что солдаты не ожидали такого организованного и сплоченного мятежа. Да, в этот раз все серьезно, не похоже на детскую забаву… Приехали мятежники из деревень, возможно, целая рота из Багерии, как я понял по их выговору. И все, или почти все, вооружены. — Он смотрит на свои руки. Он не умеет стрелять и никогда не хотел научиться. Всегда думал, что владеет более сильным оружием — деньгами. Их-то он и будет использовать при необходимости. — Уже есть убитые. Солдаты отходят к казармам, к палаццо Финанце или к площади Новицьято. Отвоевывается улица за улицей, и жители уже захватили несколько городских ворот.
— Так я и думала. Я поняла, что происходит, когда услышала выстрелы. — Джулия подносит руки к губам и шепчет: — Что будем делать?
— Уедем из города. Собери деньги, серебро, самые ценные вещи. Поедем на виллу «Четыре пика». Она за городом, и к ней труднее подобраться.
Джулия дает распоряжения, распахивает шкафы и собирает баулы. Горничные бегают по дому. Дочери послушно выполняют все указания, и Анджелина тоже складывает ценные кружевные шали на дно сумки.
Иньяцио ходит за ней.
— Можно мне взять деревянную лошадку? А книги? — спрашивает он постоянно.
Меж тем экономка велит закрыть окна и ставни.
В этом хаосе единственный неподвижный человек — Джузеппина, которая по-прежнему сидит в кресле и ворчит:
— Нет на них Бога…
Винченцо строчит разные сообщения и отдает посыльному, чтобы тот отнес их его служащим, и в первую очередь Карло Джакери. Забирает из кабинета документы, мешок с монетами. Пригодятся — он уже знает, — чтобы пройти через баррикады и блокировочные посты.
— Экипажи готовы, — сообщает горничная.
Они сбегают по лестнице с сумками и корзинками в руках. Джулия следит, чтобы ничего не забыли. В последний момент забирает самые ценные украшения, которые ей подарил Винченцо, прячет их в карман нижней юбки.
Муж ждет ее внизу, у экипажей.
Он садится в первый экипаж с матерью и гувернантками. Джулия во второй — с детьми и багажом.
Продвигаться вперед — настоящая пытка: на дорогах столпились телеги, экипажи и повозки, из-за которых им приходится замедлять ход, часто останавливаться. На земле — трупы. С каждой остановкой у Джулии сжимается сердце, она обнимает девочек, вцепившихся в нее.
Иньяцио же украдкой наблюдает за происходящим из-за занавески вмиг повзрослевшими глазами, хотя ему всего девять лет. В его взгляде больше любопытства, чем страха. Но прежде всего — огромное желание понять, что происходит с ним, с семьей, с городом. Опустив занавеску, он пристально смотрит на мать: она, несомненно, встревожена, но не шепчет молитвы и не дает волю слезам. Наоборот, стыдит сестер, если те начинают хныкать. И отец, когда садился в экипаж с бабушкой, тоже был спокоен, и на его лице не промелькнуло ни малейшего намека на волнение.