Разумеется, Степан Лукич отдавал себе отчет в том, что сохранить этот прибыльный бизнес в его нынешнем виде вряд ли удастся. Да что там «вряд ли» – просто не удастся, и все. Договориться с Тульчиным или запугать его нечего было и думать, а сбить его с толку, направив по ложному следу, даже при помощи Уварова Пустовойтов мог только на какое-то – вероятнее всего, очень непродолжительное – время. Но бизнес был хорош, и терять его Степан Лукич не собирался. Что он собирался сделать, так это со временем – тем самым, которое рассчитывал выиграть с помощью своего шпиона, – превратить пятьдесят процентов в полновесные сто.

Пока он вникал во все тонкости чужого предприятия, которое твердо вознамерился сделать своим, произошло событие, неизбежность которого вовсе не делала его хоть чуточку менее неприятным: Степана Лукича с почетом проводили на пенсию. В качестве прощального подарка держава поднесла ему очередное воинское звание генерал-полковника и еще одну юбилейную бляху на грудь. После торжественного вечера, в ходе которого это произошло, коллеги в разговорах между собой отмечали железную выдержку и достоинство, с которым старый вояка принял удар судьбы – даже бровью не повел, а ведь служба составляла смысл его существования. Да, были люди в наше время!.. Старая гвардия, что тут еще скажешь?

А ему просто было все равно. У него появился новый, куда более конструктивный, чем прежде, смысл существования – этакое невинное хобби пенсионера, оказавшееся намного интереснее, нужнее и прибыльнее работы, которой он по глупости отдал лучшие годы жизни. Он чувствовал себя библиотекарем из поселкового клуба, который, уйдя на пенсию, начал писать бестселлеры, или актером нищего провинциального театра, после ухода со сцены сделавшимся всемирно известным драматургом. Он больше не играл «кушать подано» в бездарных пьесках, написанных какими-то бесталанными дураками – он создавал собственный шедевр. Работа была в разгаре, к ней не терпелось вернуться, и всю эту официальную бодягу с речами, генерал-полковничьими погонами и проковыриванием очередной дырки в кителе Степан Лукич просто-напросто пережидал как неизбежное зло, наподобие визита к зубному врачу. Ясно, выдержка ему понадобилась, но сдерживать пришлось вовсе не слезы.

Учился он, несмотря на возраст, быстро и уже через полгода вполне мог обойтись без своих так называемых партнеров, Хвоста и Бурого. Но время еще не приспело: он не хотел, чтобы задуманная ликвидация выглядела как криминальная разборка. А когда Тульчин и его люди недурно продвинулись в расследовании, почти вплотную подобравшись к организаторам трафика, Степан Лукич дал отмашку Уварову, и тот спустил с цепи вурдалака в темных очках – фантом, старательно созданный по образу и подобию реально существующего агента.

Никакой паникой в действиях отставного генерал-полковника даже не пахло, и были они вовсе не вынужденными, как предполагали все, кто пытался разобраться в причинах разыгравшейся на Припяти, а затем переместившейся в Москву бойни, а заранее тщательно спланированными. Да, Степан Лукич заметал следы, но это делалось попутно, как бы само собой: он просто убирал ставших ненужными деловых партнеров и преданных им людей, а то, что эти люди автоматически лишались возможности его выдать, было просто дополнительным удобством. Всякий раз, когда убийца в темных очках спускал курок, генерал Пустовойтов клал в свой туго набитый ягдташ даже не двух, а сразу трех зайцев: навсегда зашивал карман, в котором оседала часть его денег, затыкал рот, который мог сказать лишнее – тоже, разумеется, навсегда, – и создавал вакансию, на которую, когда уляжется пыль, можно будет поставить своего человека.

Он понимал, что все это можно было бы проделать намного изящнее, без крови или почти без крови, но не считал нужным отказываться от надежных, проверенных временем методов, которыми пользовался всю жизнь. Вдоволь навоевавшись и покинув строй в результате ранения, нанесенного не в честном бою, а в спину, из засады, он крепко-накрепко усвоил: с чистой совестью сбросить врага со счетов можно, только если он мертв. К чертям почетные капитуляции, договоры и подписки: хороший индеец – мертвый индеец.

Уваров был ему нужен ровно до тех пор, пока не кончится зачистка. Доверия к нему Степан Лукич не испытывал никогда. Этот рыжеусый богатырь с отличной военной подготовкой и мелкой, трусливой душонкой нечистого на руку ябеды напоминал ему могучий дуб с гнилой, трухлявой сердцевиной. Тем не менее, наивным глупцом подполковник не был и наверняка понимал, что приговор ему давно вынесен, и что день, когда этот приговор решат привести в исполнение, не за горами. Имея это в виду, Пустовойтов постарался сделать так, чтобы информация о ходе зачистки поступала к нему из нескольких независимых, не связанных между собою источников. И, когда прозвучал финальный гонг, генерал его услышал – чего, несомненно, не произошло бы, положись он на одного только Уварова. Да и глупо, в самом деле, ждать, что человек с большим опытом работы в органах сам придет к тебе и скажет: я все сделал, товарищ генерал-полковник, можете пускать меня в расход и больше ни о чем не беспокоиться…

Поэтому, когда Уваров позвонил и, сославшись на какие-то внезапно возникшие осложнения, попросил о личной встрече, Степан Лукич не колебался ни секунды. «Вечерком, – сказал он, – на зорьке. Там же, где всегда». После чего, прервав соединение, приказал начальнику своей охраны готовить катер.

Участок, на котором Пустовойтов выстроил дом, задами выходил на реку. Здесь, на берегу, его превосходительство оборудовал надежный причал, на котором при желании можно было накрыть стол на добрых двадцать человек, и поставил эллинг – или, если угодно, лодочный сарай. В эллинге стоял быстроходный моторный катер, довольно скромные габариты которого явились следствием узости и мелководности здешнего фарватера, а вовсе не отсутствия у хозяина Хором денег на настоящую яхту. Никакой особенной подготовки перед плаванием не требовалось: специально приставленный к катеру человек проверил бензобак, который всегда был залит под пробку, положил под кормовую банку запасную канистру и открыл ворота, за которыми сверкала в лучах предвечернего солнца речная вода – та же самая, что плескалась между бетонными сваями, на которых стоял эллинг. Поскольку рыбалка нынче намечалась не совсем обычная, Степан Лукич, помимо моториста, прихватил с собой не одного, как всегда, а целых двух бойцов. С учетом военной подготовки и прочих особенностей, что отличали сегодняшнюю рыбку от ее сородичей, всем троим было приказано взять с собой автоматы. Сам Степан Лукич, с минуту постояв в раздумье перед открытым оружейным сейфом, поднял сомнительно украшенную орлом и свастикой крышку хранящегося на его нижней полке ящика и вооружился одним из пресловутых «вальтеров», которые в последнее время выдавал Уварову один за другим.

Моторист положил в кокпит чехол с удочками, пристроив его так, чтобы был на виду, и на этом подготовка к отплытию завершилась. Как в песне: «Были сборы недолги, от Кубани до Волги мы коней поднимали в поход»…

Мощный двигатель взревел, эллинг заволокло сизым дымом, волна плеснула о сваи, окатив деревянный помост, и катер, волоча за собой расходящиеся углом пенные усы и все выше задирая лакированный нос, вышел на речной простор.