– Как собственного сына?! – не поверил Мирович. – О подобном знать мне ранее не приходилось. Родного сына и казнил?!

– Вам, молодой человек, еще много чего интересного узнать придется, – усмехнулся Кураев. – Вы, надо полагать, и про Иоанна Антоновича ничего не слыхали?

– Про какого Иоанна? Про царя Ивана Грозного? Так он вроде как Васильевич прозывался.

– Эк, хватил! – захохотал Елагин. – Иван Васильевич, царствие ему небесное и не к ночи будь помянут, эвон, когда жил, а Иоанн Антонович и поныне живой.

– Кто ж таков будет?

Мирович заметил, как Кураев и Елагин обменялись выразительными взглядами, и лица их стали неожиданно серьезными.

– Бывший император, – вполголоса ответил Гаврила Андреевич.

– Что, и его казнили? – удивился Василий Яковлевич. – Про то не слыхивал…

– Хуже, чем казнили, – словоохотливому Елагину не терпелось просветить Мировича на этот счет, хотя Кураев тяжело вздохнул и сделал легкий кивок в сторону двери, но Иван Перфильевич лишь отмахнулся. – Все на балу, кому тут подслушивать? История сия, хоть и является тайной, но известно о ней многим. Потому рано или поздно вы, сударь, все одно узнали бы обо всем. Уж лучше я вам расскажу, поскольку один мой родственник сам в этом деле участвовал. Начну с того, что после смерти Анны Иоанновны правителем державы нашей был провозглашен малолетний принц Иоанн Антонович, а регентом при нем известный герцог Бирон. Через короткий срок Бирона свергли и отправили в ссылку, а регентшей стала мать младенца – Анна Леопольдовна. Но и она недолго пробыла у власти. Не вдаваясь в подробности, извещу вас, что воцарилась на престоле ныне правящая и всеми нами любимая матушка Елизавета Петровна…

– А принц? – нетерпеливо задал вопрос Мирович. – Его казнили? Выслали из страны? Что с ним стало?

– Коль вы так любознательны, то отвечу: с некоторых пор, как раз после начала войны с известной вам Пруссией, он находится в Шлиссельбургской крепости, в одиночном каземате, и доступа к нему никто не имеет. Более того, узнай кто про мой рассказ, и… вполне возможно, что и мы с вами окажемся в местах не столь отдаленных.

– Быть того не может, чтобы законный наследник и оказался в крепости! – порывисто вскочил со своего места Мирович. – На сказку похоже. А по какому праву наша государыня правит нами?

– Как дочь своего отца – Петра Великого, – ответил Кураев. – Теперь вы удовлетворили свое любопытство?

– Не совсем, – честно признался Василий Яковлевич. – В голове даже как-то не укладывается: принц – законный наследник?

– Мы уже вам объяснили, – забарабанил тонкими пальцами по крышке стола Иван Перфильевич. – Указы его именем подписывались, войска и весь народ российский ему присягал.

– Монеты с его ликом чеканились, – добавил Кураев.

– Вот именно. Законнее не бывает.

– А императрица? Елизавета Петровна? Почему она заключила его в крепость? Почему она ныне правит страной?

Елагин и Кураев дружно рассмеялись, чем привели и без того обескураженного Мировича в полное смущение.

– Нет, погодите смеяться, – замахал он руками. – Не может такого быть, чтобы два человека имели одинаковые права. Если после смерти отца остаются два сына, то власть наследует старший. Если один из них умирает, то трон наследует другой, его брат. Но как при живом, как вы говорите, законном наследнике вдруг управляет нами пусть даже родная дочь императора, того никак в толк взять не могу.

– И не следует забивать себе голову вопросами, на которые вы не можете найти ответ, – подошел к нему Гаврила Андреевич. – У вас завтра поединок, и я бы на вашем месте лучше проверил шпагу и помолился перед сном. А если желаете, то можем выйти во двор и я показал бы вам несколько мало кому известных приемов. Давно вы последний раз дрались на шпагах?

– Только на занятиях во время учебы в корпусе.

– И все? – с удивлением воззрился на него Кураев. – Не ошибусь, если заявлю, что вы обрекли себя своими необдуманными поступками на верную смерть. Понятовский проткнет вас, как повар цыпленка шампуром.

– Значит, так тому и быть, – неожиданно спокойно ответил Мирович. – Говорят, что тот, кто умирает на Рождество или иной престольный праздник, прямиком попадает в рай.

– Рано вам про загробную жизнь думать, – вступил в разговор Елагин. – Я хоть и не военный, но фехтовать мне в юности приходилось. К тому же мне известна горячность и вспыльчивость Станислава Понятовского. Он наверняка пожелает в первый же момент заставить вас лишь защищаться и постарается все закончить как можно быстрее. Но если вам удастся выстоять, проявите твердость, не попадетесь на различные уловки, то он быстро выдохнется, о чем понуждает меня думать его беспорядочная жизнь. Вот тогда есть резон от обороны перейти к нападению и… если вам повезет, то нанести хоть один-два укола.

– А ведь вы правы, Иван Перфильевич, – поддержал его Кураев, – мое мнение совпадает с вашим. Но примите и мой совет: ни в коем случае не наносите ему серьезных ранений. Смертельный исход поединка грозит вам огромными неприятностями. Он – доверенное лицо английского посланника. Могу себе предположить, как это расценят при дворе. Если вас вышлют на вечное поселение в тот же Тобольск, то вы легко отделаетесь.

– Это что же получается? – удивился Мирович. – Выходит, я вместо подсадной утки для него буду служить? Он может мне хоть голову оторвать, хоть продырявить, а я нет! Да где же справедливость?! Он меня оскорбил, заранее зная, что я ему никакого вреда причинить не смогу. Так, что ли?

– Вы правильно говорите, – кивнул головой Кураев. – Дипломаты неприкосновенны во всех странах, а не только в России. Таковы правила, и не нам их нарушать.

– Ну и дела! – простодушно развел руками Мирович, только сейчас понявший, в какую переделку он попал.

– Может, лучше попросить у него прощения? Я могу выступить посредником меж вами. Не отвечайте сразу, подумайте чуть. Это самый разумный выход из создавшейся ситуации, – предложил неожиданно Елагин, пытливо вглядываясь в осунувшееся от услышанного лицо Василия.

– Что?! – даже не дослушав, закричал он. – Как вы смеете мне предлагать подобное? Мне – потомку старинной и добропорядочной фамилии? Да как я потом людям в глаза смотреть стану? Моя семья от поляков и так немало претерпела в свое время, так что завтра я с тем красавчиком за все посчитаюсь. За все!

Кураев и Елагин вновь переглянулись меж собой и ничего не ответили, чтобы лишний раз не возбуждать приступ горячности в Мировиче. Иван Перфильевич принялся стаскивать с себя камзол, готовясь ко сну, а Кураев вытянул из ножен шпагу Василия и придирчиво осмотрел ее, взмахнув несколько раз в воздухе.

– Тяжеловата, и рукоять неудобная. Быстро устанете с такой. Попробуйте лучше мою, – и с этими словами он отстегнул от пояса шпагу с черным вензелем на ножнах. Мирович нехотя принял оружие из рук своего покровителя. Шпага была действительно отменна: ладонь легко обхватывала эфес с мелкой насечкой, большой палец упирался в металлический завиток с тыльной стороны, служивший одновременно и украшением, и опорой, и сбалансирована она была прекрасно, отчего казалась легкой и невесомой.