О деятельности англичан в Азии в целом Виткевич составил отдельное мнение. Во-первых, он тоже считал, что Муркрофта бухарцы убили с целью ограбления. Во-вторых, он сделал вывод, что англичане намерены подчинить себе Бухару, как минимум экономически. А Россия может этому помешать, инструменты для этого есть. Упоминаемый в тексте «Искандер» — это Александр Бернс.

«Об Искандере говорил кушбеги, что он приезжал с предложением основать в Бухаре английскую факторию, что доказывал при этом бескорыстие англичан, пользу от этого заведения для бухарцев, убеждая кушбеги в физической невозможности для англичан завоевать Бухару и указывая на опасных соседей, на русских, от коих могут они только быть безопасны, заключив союз с англичанами. Бернс обещал быть назад через три года, чтобы кончить дело, и кушбеги его приглашал к этому и намерен его покровительствовать.

Скажу при этом случае слово о торговых отношениях наших и об англичанах. Англичане заменить и вознаградить бухарцам торговли с Россией не могут, эта вещь несбыточная, как я уже упомянул выше, по двум причинам: во-первых, англичане железа, меди, чугуна, юфти и других русских товаров доставлять бухарцам не в состоянии уже по отдаленности и трудности пути; во-вторых, им брать взамен своих товаров нечего; звонкой монеты в Бухаре нет; золото все идет из России, серебро из Кашгара, за русские же товары и произведения Бухары все в излишестве находятся во владении англичан. Мы, напротив, легко могли бы распространить круг торговли своей до самого Мультана и вытеснить английских промышленников из целой Средней Азии. Наш путь ближе, наши произведения и товары в большем ходу и славе, и мы можем вывозить из Средней Азии много предметов, между коими бумага всегда займет первое место; ныне благоприятствует нам еще одно вовсе неожиданное и не многим известное обстоятельство. Дост Мохаммед-хан, владелец Кабулистана, ищет покровительства России и готов сделать в пользу нашу все, что от него потребуют; и наконец, что также не многим известно, товары наши во всей Средней Азии, до самой Индии, ценятся выше английских; довольно странно, что английские ткани, заготовляемые для Азии, так дурны, что не могут выдержать ни даже самого поверхностного сравнения с русскими».

Собственно, с этим русские начали сталкиваться лет через 10–15, Ост-Индская компания принялась вовсю вытеснять русских с рынков Азии, вкладывая в экономическую войну тысячи фунтов. Но подробнее об этом позже. А в 1836 году, вернувшись из Бухары в Оренбург, Виткевич рассказал о своей поездке не только Перовскому, но и своему близкому другу Владимиру Далю, будущему автору и составителю «Толкового словаря живого великорусского языка», и Даль на основе рассказов разведчика написал небольшую книгу, которая называется «Записка, составленная по рассказам Оренбургского линейного батальона № 10 прапорщика Виткевича, относительно его пути в Бухару и обратно», причем она долго считалась секретной и была опубликована только в 1983 году. Даль в те годы состоял чиновником особых поручений при Василии Перовском и отвечал как раз за вопросы внешней политики.

Вместе с Виткевичем из Бухары в Оренбург прибыл афганец Гуссейн-Али, посланный Дост Мухаммедом с грамотой к русскому царю. Афганский эмир предлагал «утвердить между двумя державами стезю дружбы и единодушия». Перовский был уверен, что этот шанс потеснить англичан в Азии надо использовать. Он отправил афганского посланца в Петербург в сопровождении Виткевича, надеясь, что последнему это принесет пользу. Заодно Перовский отправил канцлеру Нессельроде письмо: «Виткевич приехал сюда будучи еще почти ребенком, за проступок, из Виленской гимназии; ныне по тринадцатилетнем пребывании своем в здешнем крае вполне загладил вину свою отличным поведением и примерным усердием, с каким исполняет все налагаемые на него поручения. Он прикомандирован уже несколько лет к Пограничной комиссии, знает хорошо татарский и персидский языки, может служить в столице переводчиком при расспросах кабульского посланца и сверх того может дать Азиатскому департаменту подробнейший отчет касательно всех местных отношений здешних со степью и с соседними областями Средней Азии. Поэтому смею я просить ваше сиятельство покорнейше и ходатайствовать на отправление Виткевича Высочайшего Его Величества Государя Императора соизволения»[136].

К словам Перовского прислушались, Виткевич отбыл в Петербург, а Перовский, всерьез решив устроить судьбу талантливого офицера, написал еще и директору Азиатского департамента Константину Родофиникину: «Вы его увидите и оцените сами, прочтете записку и решите, достоин ли он Вашего начальничьего покровительства; от природы скромного характера, он сделался еще более застенчив от несчастных обстоятельств, которые, думаю, Вам отчасти известны; еще в детстве сделал он шалость, которую назвали политическим преступлением, и был пятнадцати лет наказан он как преступник; сосланный в дальний гарнизон на Оренбургской линии, Виткевич более десяти лет прослужил солдатом и, имея начальниками пьяных и развратных офицеров, он сумел не только сохранить чистоту и благородство души, но сам развил и образовал свои умственные способности; изучился восточным языкам и так ознакомился со степью, что можно решительно сказать, что с тех пор, как существует Оренбургский край, здесь не было еще человека, которому бы так хорошо была известна вся подноготная ордынцев; он уважаем вообще всеми киргизами как по правилам своим, так и по твердости, которую имел случай неоднократно доказать при поездках в степь»[137].

В Санкт-Петербурге состоялись секретные переговоры посланника афганского эмира с русскими властями, Виткевич был на них переводчиком. Весной 1837 года было принято решение — отправить посольство в Кабул. Путь лежал через Тифлис и Персию, а руководить посольством был назначен именно Виткевич. Миссия считалась секретной — Дост Муххамед не хотел, чтобы англичане узнали о том, что он ведет переговоры с русскими.

По дороге Виткевич послал несколько писем своему другу Владимиру Далю. По ним можно судить, что он был человеком безусловно талантливым, язвительным, ироничным, отлично образованным, обладающим хорошим чувством юмора.

«Ставрополь, 31 Майя 1837 года.

Благословенный Петербург остался далече, а в нем и лень, которая заставляла меня так долго не писать к Вам, почтеннейший Владимир Иванович. — С приездом в Ставрополь я увидел новый мир, совершенно отличный от всего, виденного доселе. — На всех лицах видна печать удальства, молодечества, беззаботливости, чего, увы! в нашем Оренбурге не заметно. Быть может, что черкесский костюм и обязанность казаков быть всегда вооруженными представляют их удалее, нежели они в самом деле. Прибавьте, что они, как и наши киргизы, неохотно ходят пешком — это уподобляет Ставрополь киргизскому аулу во время игровое — не менее того город не завиден, мал и имеет какой-то вид неопрятнейший и неприятный — единственное, по-моему, украшение — это пирамидальные тополи необыкновенной вышины и красоты.

Я приехал сюда вчера вечером и успел уже свести знакомство с одним князем черкесским — они совершенно похожи на наших голодных султанов и чуть ли не бесчестнее их.