Мне нужно найти ее и попрощаться.

Я вознес все мыслимые и немыслимые благодарности грозовой туче, накрывшей нас по дороге в Симферополь и активировавшей маячок в кармане ее куртки.

«Внутри каждого из нас есть тайная комната, в этой комнате – потайной шкаф, а в шкафу – тайная кнопка, при нажатии на которую можно вылететь из ботинок. И черт бы с ней, ты знать не знаешь, где эта кнопка, да вот беда: тело прекрасно помнит, где она…»

Альцедо попал в точку. У этого тела тоже была кнопка. Я отыскал ее не сразу, исследуя все углы этой памяти, разгребая остатки чужого хлама, обрывки воспоминаний, куски давно разрушенных мозаик и мусор чужих грехов. А когда нашел – пожалел, что начал искать. Кнопка вытряхнет меня из ботинок, когда я прикоснусь к ней… А прикоснуться хотелось отчаянно.

Я остановил машину у крыльца большого скучного здания в четыре этажа, окруженного по периметру рядами берез. На ступеньках школы там и сям мостились кучки подростков, и где-то среди них, если верить застывшей сияющей точке на дисплее моего телефона, была Лика. Долго ждать не пришлось, она сама полетела ко мне, как бабочка к источнику света. «Спокойно», – предупредил я себя, ощущая себя предводителем отряда потенциальных мятежников, которые могут взбунтоваться и предать меня в любой момент. Но…

Спокойно не получилось.

Лика шла ко мне, едва касаясь ногами ступенек. На ее лице сияла легкая задумчивая улыбка, волосы трепетали на ветру, и она не сводила с меня глаз цвета пасмурного предгрозового неба. Сейчас в ней не было ничего детского, сейчас я не смог бы назвать ее ребенком, как делал это не единожды прежде. Сейчас она выглядела необыкновенно серьезной, взрослой и сосредоточенной. И неимоверно притягательной.

«Почему бы мне не обнять ее, когда она наконец расправится со всеми этими бесконечными ступеньками?»

Бурная, мутная волна остаточных реакций.

…Лика в моих объятиях, обнимает меня за перебинтованную шею и плачет от жалости. Я едва пережил очередную драку в ночном клубе. Я опускаю ладонь на ее спину и чувствую выпуклый изгиб лопатки под тканью ее футболки, ее грудь упирается в мои ребра… О, если бы ты только мог предположить, что за окровавленный затылок и сломанный нос тебя ожидает такое вознаграждение, то, пожалуй, лез бы в каждую драку, а, Фил?

Мои руки в карманах сжимаются в кулаки. Мне нужно отвезти ее домой, и как можно скорее…

…сделать своей…

Уехать отсюда.

Мне нужно было уматывать отсюда и не оглядываться. И не потому что я боялся потерять контроль над телом. Что бы Феликс ни чувствовал к ней – это тело больше не принадлежало ему. К черту сказки. Меня волновали куда более реальные причины. Например, бессмысленность моего пребывания здесь. Пока мать Феликса не встанет на ноги – здесь больше нечего делать… Или, например, моя сестра, которой сейчас требовался куда более серьезный защитник, чем одурманенные Неофроном родители… Или – самое пугающее – этот туман в глазах Лики, когда она смотрит на меня. Борись, ангел, борись с этим туманом. Я обещаю уйти быстро, пока этот туман окончательно не заволок твой разум…

Ступеньки закончились, Лика остановилась напротив, не сводя с меня глаз. Лицо спустившегося на землю ангела, обрамленное волосами цвета пера беркута: темно-каштановые с золотым отливом. Едва затянувшаяся ссадина на щеке и легкая взъерошенность только дополняли образ: о да, ведь падение с небес редко обходится без царапин. Она улыбнулась мне, и в этой улыбке было больше света, чем у солнца, уныло свесившегося над городом. «Лови момент, запомни ее именно такой, потому что через пять минут она возненавидит тебя…»

«Идиот! Дай ей свою чертову руку…»

– Лика, мои планы не изменились. Я по-прежнему должен уехать сегодня.

* * *

Я смотрел на ее искаженное от боли и возмущения лицо, но не мог ни утешить ее, ни обнадежить.

– Хорошо! Если не завтра, то когда? Когда ты сможешь вернуться и закончить начатое?

– Я не уверен, что смогу вернуться, Лика.

Чужие слезы редко приводили меня в волнение. Вот уже двадцать лет, начиная с семилетнего возраста, я шатался по госпиталям, наблюдал болезнь и страдания и давно приобрел иммунитет к проявлениям человеческой слабости. Но глядя на то, как горько плачет Лика, сжавшись в один крохотный комок, я по-настоящему растерялся. В ту минуту мое «я» словно развалилось натрое:

«Успокой ее, объясни все, она все поймет. Ты видел, как она смотрела на тебя, когда шла к тебе по ступенькам школы, она готова принять от тебя любую правду, – особенно если это будет правда, а не горстка унизительной лжи на откуп. Представь, как легко будет рассказать ей ВСЕ».

«Отдай ей ключи и убирайся отсюда. Ты видел, как она смотрела на тебя, когда шла к тебе по ступенькам школы. Еще пара часов рядом с ней, и Инсанья съест ее мозги…»

«Просто прижми ее к себе и больше не отпускай. И плевать на все».

Последний голос звучал особенно громко. Поэтому я вложил в ее ладонь связку ключей, остановил машину и позволил Лике просто уйти. Я смотрел ей вслед и ощущал нечто… странное. Бессильное, кричащее, голодное, едва-едва родившееся чувство, бьющееся в колыбели грудной клетки. Если я вижу ее в последний раз, то дай мне небо сил не пытаться это изменить…

Я развернул машину и поехал к аэропорту, проклиная себя за то, что сказал ей об отъезде прежде, чем довез до дома. Несколько раз я был готов повернуть обратно и убедиться, что она добралась домой. «Да, ты обнаружишь ее дома заплаканную, несчастную и совсем одну. Она бросится к тебе на шею, когда поймет, что ты вернулся, и хватит ли тебе сил выпустить ее из объятий раньше, чем случится непоправимое, а, Фил?»

Я знал, что не хватит.

Но маяться от неизвестности я тоже не собирался. Сейчас вобью номер ее GPS-маячка в поисковую систему – и если она не сидит дома, сложив ладошки на коленках, то пусть пеняет на себя. Найду, привезу домой и накачаю снотворным, чтоб спала до самого утра, как убитая.

– Да ты само обаяние и шарм, Фальконе, – сказал я себе.

– Кто бы сомневался, – и согласился с собой.

Две секунды расчета ее места пребывания показались мне вечностью. О небо, пусть белая точка окажется в маленьком прямоугольнике ее дома. Но… Как бы не так. Точка с пугающей скоростью удалялась от того места, где я так жаждал ее видеть. Прочь от дома, прочь из Симферополя, все дальше и дальше.

* * *

Я пытался убедить себя, что это ничего не значит. Что лететь в сумерках на скорости сто пятьдесят километров в час прочь из города, поддавшись настроению, – это вполне в духе Лики. Она могла встретиться с кем-то из друзей и предпринять ночную прогулку на машине. Отвлечься от событий этого не самого радостного дня. Кто знает, как она обычно снимает стресс…