— Этот человек, скорее всего, использовал чужие документы.

— Такое маловероятно. Скажите мне его имя.

Шарко поймал взгляд полковника, всмотрелся в его глаза настолько глубоко, насколько мог. Здесь, в этих глазах, совсем-совсем скоро он, если повезет, поймает лучик узнавания, способный коренным образом изменить ход расследования. Комиссар открыл папку, достал оттуда фотографию формата А4, положил ее на стол, изображением вниз.

— Там все написано…

Бертран Шатель взял в руки снимок, перевернул.

На снимке был Мухаммед Абан при жизни. Крупный план лица.

Бертран Шатель должен хоть как-то отреагировать. Но нет, ни малейшей реакции, выражение лица нисколько не изменилось.

Шарко стиснул зубы. Этого не может быть! Комиссар почувствовал, что начинает колебаться, но постарался не показать этого и продолжал гнуть свою линию:

— Тут вот, под фотографией, написано, что этот молодой человек должен был предстать перед вашими вербовщиками под именем Хакима Абана.

Командующий Иностранным легионом подвинул снимок к посетителю.

— К сожалению, я никогда не видел этого молодого человека.

Не дрогнули губы, не дрогнул голос, не задрожали пальцы. Шарко, забирая фотографию, нахмурился:

— Полагаю, вы не знакомитесь лично с каждым из новобранцев, вступающих в Легион? Честно говоря, я надеялся, что вы наберете его имя на компьютере… как вы и собирались сделать до того, как я показал вам снимок.

Пауза. Слишком долго он молчит, подумал Шарко. Тем не менее Шатель не потерял ни своей величественной осанки, ни выправки, ни контроля над собой. Чертово панцирное!

— Здесь не может ничего произойти без того, чтобы я об этом узнал или я это увидел. Но если так вам будет спокойнее…

Полковник набрал имя и фамилию предполагаемого легионера и развернул монитор так, чтобы Шарко стал виден экран.

— Как видите, ничего.

— Не было необходимости показывать — я верю вам на слово.

Шатель твердой рукой повернул к себе монитор.

— У меня много работы. Младший лейтенант Браше проводит вас к выходу. Желаю успеха в погоне за беглецом.

Комиссар колебался. Не мог же он уйти вот так, ни в чем толком не уверившись. В тот момент, когда Шатель взялся за телефон, чтобы вызвать ему провожатого, Шарко наклонился над столом и, схватив полковника за руку, вынудил того положить трубку. На этот раз он понимал, что переходит границы, что рискует дать новый поворот событиям.

— Понятия не имею, откуда вы узнали о моем намерении приехать сюда, но вам меня не провести, и я не собираюсь уходить ни с чем.

— Немедленно уберите руку.

Шарко приблизил лицо к лицу полковника так, что между ними осталось не больше десяти сантиметров. Теперь — никаких колебаний, он пойдет напролом, поставит на карту все.

— Синдром Е… Я в курсе. Зачем бы в противном случае я, черт возьми, к вам приехал?

На этот раз Шатель выдал себя, не смог скрыть изумления: он отвел глаза, под кожей четко обозначились височные кости, на лбу, несмотря на обеспеченную кондиционером прохладу кабинета, выступил пот. Ладонь полковника лежала на телефонной трубке, но лежала неподвижно.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— О нет, вы все прекрасно понимаете! А вот чего я совершенно не понимаю, так это того, как вам удалось и бровью не повести, когда вы увидели Абана. Даже у такого человека, как вы, самоконтроль не бывает настолько жестким. Как вы это смогли, как вы…

Шарко зажмурился.

— Жучки…

Он выпрямился, сжал руками голову.

— Черт, черт, черт! Вы проникли в мою квартиру и наставили там микрофонов!

Шатель поднялся, опираясь на кулаки, наклонился над столом и стал похож на гориллу.

— Гарантирую, вы сильно пожалеете о том, что явились сюда. Ожидайте внезапного и бесславного конца вашей карьеры.

Шарко улыбнулся — акула акулой — и снова пошел в атаку.

— Я стою тут перед вами один, никто не знает, что я поехал в Обань. И вам это уже известно. Кроме того, может быть, вам станет спокойнее, если я добавлю, что пока не ведется никакого расследования, в котором упоминался бы Иностранный легион. И пока все убеждены: Мухаммед Абан — ну, или Хаким Абан, называйте его, как вам угодно, — никогда не бывал на этой территории.

— Вы совершенно ненормальный, то, что вы несете, ни с чем не сообразно.

— Да, я настолько ненормален, что сейчас потребую у вас денег, полковник Шатель, много денег… Чтобы уйти в отставку и жить дальше безбедно. Да-да, очень много… Но это капля в море, если сравнивать с тем, сколько стоит секретная информация из фондов Главного управления внешней безопасности. Вы думаете, мне нравится месить дерьмо, думаете, хочется месить его и дальше?

Комиссар не дал собеседнику и рта раскрыть, действовать надо было быстро: он вытащил из своей папки лист бумаги и пришлепнул его ладонью перед Шателем:

— Вот доказательство моей искренности.

Полковник удостоил бумагу взглядом:

— Координаты GPS-навигатора? Что это значит?

— Если вы или ваши «друзья» отправитесь в Египет, именно в этом месте вы обнаружите останки одного каирского стукача, некоего Атефа Абд эль-Ааля. Хотя, может быть, вы и об этом уже знаете? Передайте эту бумагу французским или египетским властям — и меня до конца моих дней упекут в тюрьму.

Застывшее лицо полковника стало совсем уж бетонным. Шарко опять наклонился к нему, на этот раз вполне довольный:

— Ладно, я тогда тоже забуду историю с жучками в моей квартире. Вот видите, полковник, мы можем доверять друг другу.

Шарко отступил к двери.

— Нет необходимости меня провожать, я знаю, где выход. Позвоню вам через несколько дней. И — просто совет: лучше бы со мной ничего не случилось, потому что я принял меры на этот случай.

Он глянул на плакат со статьями «Кодекса легионера»:

— Хорошо бы вам это перечитать…

Окончательно повернулся спиной к полковнику и вышел в коридор.

Его никто не провожал.

Проходя мимо тренирующихся и готовых к убийству солдат с холодным оружием у пояса, он подумал: «А не подписал ли я себе смертный приговор? Только что я подставился, я сам натравил на себя легионеров, а возможно, и секретные службы». Еще подумал, что не ошибся, считая это дело очень сложным и тяжелым: в нем замешаны крутые люди, более чем крутые…

Он на полной скорости выехал на шоссе А6. Стер тыльной стороной ладони слезы, выступившие на глазах. Он столько рассказал Энебель, открыл ей свои слабые места, свои незажившие раны, он сделал это, потому что она точно такая же, как он сам, потому что между ними вдруг возникло доверие. Он обнажил перед ней шрамы на своей психике.