Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наша поездка продолжалась еще долго, и у меня случилось еще два приступа диареи. Хотя намного грязнее я не стал, но с радостью обменял бы десять лет жизни за возможность вымыться и броситься в теплую постель. Меня трясло то от холода, то бросало в жар, а живот болел все сильнее.
Прошла целая вечность. Наконец мы прибыли в новый лагерь и я выбрался из грузовика. Началась перекличка. В полуобморочном состоянии я пытался удержаться на ногах, хотя обморок быстрее всего привел бы меня в госпиталь. Каждый из товарищей был занят собой, но мой ужасный вид обратил на себя внимание офицера. Обычный распорядок переклички был прерван.
— Что с тобой? — спросил офицер.
— Я заболел… Я… я… — Я едва ворочал языком. Вместо офицера перед моими глазами стоял лишь размытый силуэт.
— Что болит?
— Живот… У меня лихорадка… Разрешите вымыться, господин…
— Срочно отведите его в госпиталь, — обратился офицер к фельдфебелю.
Тот вышел вперед и взял меня за руку.
Неужели кто-то пытается мне помочь! Просто невероятно!
— У меня понос. Мне надо вымыться, — выдавил я из себя, когда мы пошли.
— В госпитале есть все необходимое.
В очереди перед госпиталем стояло человек тридцать. От боли в кишечнике я тихо стонал. Скоро кишки выбросят очередную порцию. Я вышел из очереди, пытаясь не шататься, и, следуя указателям, направился в уборную. Покончив с делом, не сразу надел штаны. Как ни грязен был, но все же заметил кровь в экскрементах. Я вернулся и еще полчаса простоял в очереди.
Наконец дошло дело и до меня. Я стянул с себя лохмотья.
— Господи, ну и вонь, — воскликнул санитар. Он выглядел так же грозно, как плакат на воротах при лагере: «Вошь — это смерть!»
Я обвел взглядом длинный стол, за которым, словно судьи, сидели врачи. Отпираться бесполезно. Мне оставалось лишь признать свою вину.
— Бактериальная дизентерия, — проворчал один из медиков, потрясенный видом жидких испражнений, струившихся по моим ногам.
— Иди в душ, свинья, — проговорил другой. — Займемся тобой, когда вымоешься.
— Я только этого и хочу.
— Сюда, — указал первый санитар. Он был явно рад, что избавился от меня.
Я накинул шинель на костлявые плечи и пошел в душевые. Там, к счастью, был лишь какой-то один странный парень, который скреб пол.
— Горячая вода есть? — спросил я, не надеясь на чудо.
— Тебе нужна горячая вода? — Он говорил мягким дружелюбным голосом.
— А что, есть?
— Есть. Для стирки на шестнадцатую роту заготовили две цистерны. Сейчас притащу. В душе только холодная.
Несмотря на приступ лихорадки, я понял: еще одна сволочь. Хочет мне услужить в обмен на сигареты или еще что-нибудь.
— Сигарет у меня нет, — сообщил я.
— Не важно. Я не курю, — ответил солдат дружелюбным тоном.
Я замер на месте от удивления:
— Вот оно что! Значит, я могу рассчитывать на горячую воду?
Солдат кивнул.
— Заходи, — пригласил он жестом в душевую кабинку. — Там тебе будет удобнее.
Через две минуты он вернулся с двумя кувшинами кипящей воды.
— Прямо с фронта? — спросил он.
Я взглянул на него. Что ему нужно? Глуповатая улыбка не сходила с его лица.
— С фронта. И если хочешь знать, с меня хватит. Заболел я…
— Фронт — это ужасно… Фельдфебель Гульф говорит, — скоро пошлет и меня на передовую, чтобы там я получил пулю.
Под душем я испытал невероятное облегчение. С удивлением взглянул на солдата:
— Таких полно. Им нравится посылать других на смерть. А до этого чем ты занимался?
— Меня призвали три месяца назад. Я работал у герра Фештера. Потом попал в Польшу и записался в «Великую Германию».
«Знакомая история», — подумалось мне.
— А кто такой этот герр Фештер?
— Хозяин. Он, правда, строгий, но хороший человек. Я с детства на него работаю.
— Родители послали тебя работать совсем ребенком?
— У меня нет родителей. Герр Фештер забрал меня прямо из сиротского дома. У него на ферме много работы.
Я разглядывал его. Надо же, есть и те, кому повезло меньше. Он продолжал улыбаться. Я схватился за живот.
— Как тебя зовут?
— Фрёш. Гельмут Фрёш.
— Спасибо тебе, Фрёш. Теперь мне нужно возвращаться в госпиталь.
Я уже готов был уйти, когда в дверях заметил коренастую фигуру, наблюдавшую за нами. Не успел я и слова произнести, как незнакомец рявкнул:
— Фрёш!
Фрёш сделал резкий поворот и бросился к влажной тряпке, оставленной на полу. Я медленно отступал, чтобы уйти незамеченным. Но фельдфебель сосредоточился на Фрёше:
— Фрёш! Почему отлыниваешь от работы?
— Я просто спросил его про войну, вот и все.
— Тебе запрещено трепаться на гауптвахте, Фрёш. Ты имеешь право отвечать только на мои вопросы.
Фрёш хотел было что-то сказать, но тут раздался звонкий хлопок. Я обернулся. Фельдфебель только что дал пощечину Фрёшу. Я решил побыстрее выбраться отсюда. А на голову моего нового знакомого посыпались ругательства.
— Ублюдок! — процедил я сквозь зубы.
В госпитале меня без особого энтузиазма осмотрел терапевт. Я сразу понял, что общение с грязными оборванцами вроде меня для него — каторга. Он ощупал меня, а в заключение засунул палец в рот, проверить, в каком состоянии у меня зубы. Что-то написал на карточке, прикрепленной к моим документам, и меня послали дальше, к столу хирурга. Там проверили мои документы пять-шесть санитаров. Они попросили меня снять одежду, которую я набросил на плечи. Какой-то грубиян сделал мне укол, и меня отправили в здание госпиталя, где находились постели для больных. Там снова просмотрели мои документы, а затем произошло настоящее чудо: мне дали койку — чурбан, накрытый серой тканью. Ни одеял, ни простыни не было. Но зато я оказался на настоящей постели, в сухой комнате и под крышей.
Я бросился на койку. Голова разламывалась от лихорадки. Я так привык спать на земле, что никак не мог приспособиться к мягкому чистому матрасу. В комнате было еще несколько коек вроде моей. Там лежали и стонали солдаты, но я обращал на них внимания не больше, чем постоялец на гостиничную обстановку, если она ему не по вкусу. Я снял часть одежды и вместо одеяла укрылся шинелью и простыней. Так я лежал долго и пытался не думать о боли в животе.
Прошло какое-то время. Появились два санитара. Ни слова не говоря, они стащили с меня одеяло.
— Перевернись, дружок, и подставь нам свою задницу. Прочистим тебе кишечник.