и в случае с Ролланом, Вторая мировая, еще более страшная и кровопролитная, чем первая, не оборвет любую связь между писателями. Лацко – храбрый солдат, получивший тяжелое ранение в ходе боев на фронте на реке Изонцо; человек, своими глазами посмотревший в лицо смерти и отлично понимавший, как важно думающим людям слова объединяться вокруг главной цели – скорейшего прекращения войны. В 1917 году он пишет антивоенный роман «Люди на войне» («Menschen im Krieg»), который считался тогда самым важным пацифистским произведением на немецком языке. Помимо речи в Давосе Лацко выступил с докладом «Женщины на войне» на Второй международной женской конференции в Берне (апрель 1918 года). После войны в одно время с Цвейгом он поселился в Зальцбурге, писал новые жизнеутверждающие романы, дружил с Германом Баром и жил в этом чудесном музыкальном городе до прихода нацистов, после чего, опасаясь гонений, эмигрировал в Амстердам, где и умер.

Насколько Цвейг высоко ставил и ценил литературное слово Андреаса Лацко, лучше всего можно понять из его вступительной статьи к роману «До последнего человека» (цитируется по первому русскому изданию 1923 года в переводе Е. Л. Овсянниковой): «Защитник страждущих, поборник вечной свободы бессмертного человека, – Лацко, решив взять на себя эту роль, уже не может от нее отречься, как король от престола, не может подать в отставку, как случайный министр. Он бессилен дать задний ход машине, он не может унизиться до мелких литературных занятий, изготовляя рассказы для услады буржуазной публики; он не может этого сделать, ибо все, что он отныне напишет, должно стать достоянием всего человечества, в самом глубоком смысле этого слова: человечества единого и нераздельного. И мы смотрим поэтому в сторону Лацко с братским ожиданием. Наша признательность и наше доверие избирают его депутатом в незримый парламент Европейских Соединенных Штатов, где он будет защищать то, что стало смыслом и целью нашей жизни, – братство всех народов».

Покинув единомышленников в Давосе, Стефан поспешил на приграничную станцию Букс, где заранее условился встретить венский поезд, на котором вновь приехала Фридерика, на этот раз со своей младшей дочерью. Документы для Аликс еще не были готовы, поэтому старшая девочка осталась дома. Уже из Букса они проследуют в Санкт-Мориц, где навестят родственников Стефана со стороны матери, смогут «отведать настоящего кофе и хорошего табака», заполнят внушительные чемоданы покупками в продуктовых, галантерейных и книжных магазинах. Именно в Санкт-Морице, этом райском уголке земли, сравнив условия жизни «беззаботных» швейцарцев с бедами и лишениями, вызванными кризисом и войной во всей остальной Европе, он напишет для «Neue Freie Presse» знаменитую статью «Bei den Sorglosen» («Беззаботные»).

«Здесь собралась эта разрозненная стайка, чтобы совершать свой ритуал – поклоняться роскоши. Тут им не мешают ни бедняки, как в городах, ни больные, как в Давосе, – ничто не препятствует их развлечениям. Отели – эти твердыни роскоши – услужливо распахнули свои двери: Беззаботные постепенно слетаются снова. <…> Когда вспоминаешь о друзьях, которые в этот час лежат где-нибудь на снегу лицом к лицу со смертью, или о тех, кто сидит в душных конторах, заточенный там уже много лет, выписывая бумажку за бумажкой, когда думаешь о трагических предместьях городов Европы, где сейчас бродят серые тени детей и живые призраки женщин, то тебе становится стыдно за этих людей, которые с хохотом мчатся по снежным склонам в своих крикливых одеждах. И, как ни странно, тут же ловишь себя на том, что, несмотря на крайнее ожесточение души, твои глаза невольно, совершенно невольно радует это зрелище. Ведь так приятно снова видеть здоровых, веселых людей, юность, предоставленную самой себе и невозбранно радующуюся свободе»{307}.

Примерно в эти же дни он напишет рецензию на знаменитый роман Барбюса «Огонь»: «Никогда больше подобное бедствие не должно обрушиться на человечество, восклицают они [выжившие в окопах], и если только нынешняя война будет последней войной, то все принесенные жертвы не напрасны. Их не искупят никакие вновь приобретенные провинции; вознаградить их может лишь одна, последняя надежда, что, ужаснувшись безмерности страданий, человечество не понесет добровольно еще раз крест войны. И над равниной, усеянной мертвецами, как трубный глас Суда, разносится из французских окопов клич: “Война войне!”».

* * *

Двадцать седьмого февраля 1918 года в городском театре Цюриха при переполненном зале «с большим успехом» прошла премьера драмы «Иеремия». Несмотря на то что критики осуждающе писали о пространной форме изложения и желательных сокращениях для придания выразительности пьесе, режиссер Йозеф Данеггер добился триумфа, а писатель под занавес, скромно стоя на сцене, принимал благодарности от многочисленных коллег и друзей, присутствовавших в театре. Вскоре в Вене на страницах «Neue Freie Presse» появится анонимная хвалебная заметка, даже рецензия и, мы, отлично понимая, кто был ее автором, не предъявляем Цвейгу никаких претензий. В конце концов, и сам Фридрих Шиллер однажды подобным образом составил анонимный похвальный отзыв на первую постановку собственной драмы «Разбойники».

После апрельской конференции в Берне пришла хорошая новость о том, что выездные документы на имя Аликс готовы. Как только девочка оказалась в Швейцарии рядом с сестрой и матерью, Фридерика уезжает в альпийский высокогорный курортный городок Амден, где снимает скромный домик с видом на озеро Валензее для спокойной работы. Еще находясь в Вене, она заключит контракт с издательством «Gustav Kiepenheuer» и теперь в Амдене приступит к редактированию чужого немецкого перевода трактата Жан Жака Руссо «Эмиль, или о Воспитании». Стефан потом напишет вступительное слово к этому изданию, вышедшему в «Kiepenheuer» в 1919 году.

Стефан на весну и лето 1918 года поселится «примерно в получасе пути от Цюриха» в Рюшликоне, в тихом отеле «Belvoir», где он в полном одиночестве мог много работать и «видеть лишь тех, кого приглашал к себе сам», стараясь «максимально использовать время, которое, как всегда, шло своим чередом». В Рюшликоне писатель завершит эссе о Достоевском, задумает сюжет драмы «Легенда одной жизни», материалом к которой, по его признанию, послужили «биографические элементы из жизни Фридриха Геббеля, Рихарда Вагнера и Федора Достоевского». Там же, в отеле «Belvoir», для пацифистского журнала «Die Friedens-Warte» он пишет текст под заголовком «Bekenntnis zum Defaitismus» («Приверженность пораженчеству») с резким осуждением массовых убийств в чудовищной войне, унесшей за четыре года миллионы мужчин и стершей с карты мира сотни городов и сел.

Двадцать девятого июля 1918 года, спустя три месяца после переезда в Рюшликон, у Цвейга истек срок действия заграничного паспорта, что повлекло за собой визит местного полицейского, прибывшего из ближайшего города Кильхберга. На основании допроса был составлен отчет в прокуратуру города Берна с указанием, что допрашиваемый субъект хранит у себя много газет и корреспонденции из-за границы. Но поскольку ничего действительно подозрительного «за душой» иностранного гражданина обнаружено не было (как будет сказано в отчете, он «продолжает