Тима ринулся к утесу, куда направлялось облако. Дильс молча улыбался…

«Плюх-плюх-плюх!»

Глаза открывались нехотя и медленно, словно веки намазали клеем, горло саднило, во рту было мерзко, будто его использовали исключительно в качестве помойного ведра.

– Тимыч!.. – откуда-то издалека донесся плавающий голос. Антон. – Просыпайся, Тимыч!!

Глаза все же удалось приоткрыть.

«Плюх-плюх-плюх!»

Что за странные звуки?

– Да вставай ты скорее! – прокричал Антон. – И вы просыпайтесь, сони гребаные! Вертолет!!!

Тима окончательно пришел в себя и поднялся с кровати. Мучительно ныли отекшие конечности – он спал полусидя, прислонившись к изголовью кровати. Печка почти погасла. Что происходит? Где он?

Антон, очевидно, выскочил на улицу, потому что в лицо пахнуло свежим, морозным воздухом, тут же потянуло холодом.

Вертолет?!

Сбросив с себя остатки сна, Тима нерешительно сделал пару шагов. Взгляд его упал на кровать, на которой сидела с мрачным видом Яна, пытаясь расчесать волосы, и Лана, поправляющая свитер. В голове будто раскаленной стрелой пронеслась мысль:

«Неужели сон?!.»

Спотыкаясь, он выбежал из дома и, с наслаждением жмуря отвыкшие от яркого света глаза, уставился в небо. В дверях показалась Лана. Лицо у нее было опухшим со сна, на правой щеке осталась отметина от импровизированной подушки – шапки, в которой были сложены ее перчатки. «Плюх-плюх» стало намного громче, и Тима окончательно убедился, что это не что иное, как звук работающих лопастей. Боже, какой же сладостный звук!

Вскоре они действительно увидели в небе зависший вертолет. Издалека он выглядел как громадная стрекоза из металла и стекла.

– К нам! Сюда!!! – завопил Антон, размахивая руками. – Они нас увидели, Тимыч!

– ЭЙ, МЫ ЗДЕСЬ! – вторил ему Тима, чувствуя, что теперь-то он познал, что такое истинное счастье.

Боковая дверь вертолета скользнула в сторону, и в проеме показался человек. Дядя Ланы, Евгений. Он помахал им рукой и что-то сказал пилоту.

– Боже, наконец-то, – пробормотала Лана, покачнувшись.

Вертолет начал снижение. Лопасти приземляющейся машины устроили небольшой смерч, и на некоторое время молодых людей накрыла белая пелена блестящего в утреннем солнце снега.

Евгений выскочил из вертолета, лицо осунувшееся, но безмерно счастливое.

– Слава богу, – только и сказал он, обнимая каждого из них. – Нашлись, вашу мать…

– А раньше вы прилететь не могли? – капризно спросила Яна.

Евгений что-то отвечал, а Тима во все глаза смотрел на друзей. Антон, он же Тоха, Янка и, самое главное, Лана, все на месте, все живы-здоровы…

– Ты чего это все пялишься? – с подозрением посмотрела Лана на него. – Никак не проснулся?

– Как… ты себя чувствуешь, Янка? – слегка охрипшим голосом спросил Тима.

Та пожала плечами:

– Нормально. Только в душ хочу. А почему ты спрашиваешь?

«Сон… Всего лишь сон», – долбилось в голове. Тима поверить не мог, что такое возможно, ему чудилось, что за эту ночь он прожил несколько жизней… Внезапно он наклонился к Яне и крепко обнял, целуя ее в лицо, щеки, шею.

– Пусти, Тимка, – отбивалась она. – То от тебя взгляда не дождешься, а то бросаешься как псих…

Тима ликовал. Никаких изменений, никакого ожирения, никаких выпавших зубов… УРА!!!

С трудом соображая, что он делает, он схватил руку оторопевшего Антона и принялся остервенело трясти ее, чувствуя, что на глазах его показались слезы.

«Боже, какое это счастье. Счастье. Проснуться среди друзей, когда все нормально…» Он поймал взгляд Антона – тот глядел на него, приоткрыв рот, как на слабоумного.

– Тимыч, ты чего? – наконец смог проговорить он.

– Я просто очень вас всех люблю. Честное слово. Кля…

Неожиданно Тима замер, лицо стало меняться. Он увидел что-то, от чего ему сразу расхотелось дальше объясняться в чувствах, – большой палец Антона. Ноготь на нем был темного, почти черного цвета. В памяти аллюром пронеслись ужасные воспоминания – кривые, беспалые руки, даже не руки, а лапы Антона, его беззубый рот, как у старика…

– Что уставился? – недовольно спросил Антон, проследил за взглядом друга и тоже посмотрел на ноготь.

– П… палец. Что с пальцем? – голос Тимы дрогнул.

Антон равнодушно манул рукой:

– Неделю назад дверью прищемил. Помнишь, по пьяни?

И Тима вспомнил. Он улыбнулся, он почувствовал такую необычайную легкость, будто с него вдруг спали все оковы, которые он носил всю жизнь.

«Ты напишешь книгу, Тимофей, и станешь знаменит», – проскользнули в памяти слова длинноусого Дильса, с которым во сне он делил кров и пищу на протяжении месяца…

Он займется этим сегодня же. У него наверняка получится.

Он был уверен в этом.

В окно заглянуло солнце, ласковое и яркое, как детство.