с раздражением говорил: «Пресвитеры согласуются с монархией не больше, чем Бог с дьяволом. Этак любые Джек и Том могут собраться и начать указывать мне и моему совету, что нам делать да как поступать»[96]. По пути в Лондон представители пуритан поднесли ему так называемую «Петицию тысячи», прося позволить им устраивать церкви в соответствии с нормами их вероучения. Первоначально король склонялся к их требованиям, которые к тому же поддерживал его советник Бэкон, но на совещании в Хэмптон-Корте пуритане проявили такую агрессивность, что Яков прогнал их, сказав: «Раз они так себя ведут, пусть подчиняются правилам, иначе я выгоню их из страны»[97]. Он по-прежнему глубоко интересовался церковными делами и прежде всего — новым переводом Библии, предпринятым группой ученых по инициативе короля и при его живом участии. «Библия короля Якова» стала одним из важнейших итогов его царствования; сам он придавал ей такое важное значение, что даже советовался с парламентом в отношении отдельных трудных мест.

Однако Библия стала единственным вопросом, по которому король и парламент смогли договориться. В целом абсолютистские замашки Якова были глубоко чужды большинству членов парламента. Борьба Генриха VIII и Елизаветы с феодалами и церковью усилила роль мелкого дворянства — джентри, которое постепенно вступало в союз с торговой буржуазией и юристами из лондонского Сити. Объединившись в стенах парламента, эти силы могли блокировать чуть ли не все решения короля. Его, как и Елизавету, особенно раздражали покушения депутатов на те вопросы, которые ранее считались исключительно монаршей прерогативой — международные отношения, браки королевских родственников и церковную политику.

Собравшийся 19 марта парламент отклонил все предложения короля; он удовлетворил все требования пуритан и отверг окончательный союз с Шотландией, на котором настаивал король. На открытии король произнес напыщенную и как обычно путаную речь, сказав: «Я муж, а весь остров — моя жена. Я голова, а это — мое тело; я пастух, а это — мое стадо. Никто ведь не будет столь неразумен, чтобы думать, что я, христианский король, буду мужем двух жен одновременно»[98]. Однако парламентарии предпочли оставить Шотландию отдельным государством, чтобы она не сделалась бастионом консерватизма, оплотом английских противников реформ (заметим в скобках, что это все равно произошло). 7 июля король лично явился в парламент, чтобы повлиять на него, но в итоге вступил в перебранку с депутатами и в конце концов закрыл заседание. После этого меры против пуритан были ужесточены — все проповедники, отказавшиеся подчиниться официальной церкви, высылались в другие графства.

В отношении католиков какое-то время репрессии не применялись; даже указ о высылке священников король велел придержать. Только что был заключен мир с Испанией, и Яков надеялся добиться окончательного примирения двух враждующих стран и религий. Хотя в «Базиликоне» он и осуждал браки между приверженцами разных конфессий, но считал, что на государей это не распространяется, и вел переговоры о женитьбе принца Генри на дочери Филиппа III Испанского. Более того — король говорил с посланцем герцога Лотарингского о возможном объединении католической и англиканской церкви на условиях, выгодных для обоих. Однако католики продолжали устраивать заговоры против него, а число священников и их паствы росло, как на дрожжах. В конце концов Яков был вынужден все же ввести в действие указ о высылке, а заодно и обложить налогом самых богатых католиков — королевская казна почти опустела. В ответ папа отверг его идею объединения церквей и потребовал личного обращения Якова, «в каковом случае ему простятся все грехи»[99]. 10 февраля 1605 года разгневанный король восстановил налог на католиков в прежнем размере.

Еще до этой суровой меры в горячих головах нескольких католиков созрел план взорвать короля, его сыновей и всех депутатов на открытии очередной сессии парламента 5 ноября. Решительнее всех высказывался один из заговорщиков, бывалый солдат Гай Фокс, заявивший: «Опасная болезнь требует сильнодействующих лекарств». Ему и доверили заложить 36 бочонков с порохом в подвал парламентского здания. Что случилось дальше, так толком и не выяснено. По утвердившейся версии, один из заговорщиков, Трешэм, питал дружеские чувства к члену парламента лорду Монтеглу и послал ему письмо с предупреждением. Лорд известил членов Королевского совета, а те 3 ноября 1605 года отправились в подвал Вестминстера, где и поймали Гая Фокса при закладке пресловутых бочек. Заговор был организован так топорно, что многие историки считают его провокацией английских спецслужб. Действительно, момент был выбран удачно — следовало отвлечь короля от католических симпатий, используя его боязнь всяческих заговоров. Собравшийся, несмотря на происки заговорщиков, парламент сделал 5 ноября днем национального праздника, а соломенное чучело, которое сжигали в начале зимы со времен друидов, получило отныне имя «Гай». Что касается самих заговорщиков, то их всех обезглавили 1 февраля 1606 года. Волна репрессий прокатилась по всей стране; в Вустершире был казнен даже случайно схваченный иезуитский резидент Гарнем.

Чуть позже парламент одобрил новый, еще более тяжелый налог на католиков. На той же сессии непонятно откуда взялся слух об убийстве короля; когда обнаружилось, что он жив, депутаты на радостях выделили ему крупную сумму денег. Семилетний период после Порохового заговора был лучшим временем для Якова, когда напуганные король и парламент старались действовать в согласии и идти друг другу навстречу. В 1606 году парламентарии без обычных возражений выдали королю еще одну субсидию, но она была растрачена так же быстро и бездарно. Деньги шли на придворные развлечения и раздутый чиновничий аппарат, а чаще просто разворовывались королевскими любимцами. Открыто воровали почти все, в том числе казначей лорд Дорсет; в 1608 году он умер прямо на заседании совета, рассказывая веселый анекдот.

В народе популярность Якова все больше снижалась. Он не проявлял ни храбрости, ни щедрости, ни великодушия — качеств, которых всегда ожидают от королей, — а ученость и миролюбие были не теми качествами, которые могли впечатлить простых англичан. Вдобавок он привез с собой множество шотландцев с их грубостью, жадностью и склонностью к пьянству. Обычно скупой Яков пытался купить расположение подданных подарками. Он быстро полюбил развлечения, балы и фейерверки, которых был лишен в детстве. Ему нравились пышные наряды и драгоценности, и придворные старались не отставать от своего монарха. Огромные деньги тратились на маскарады и театральные представления, декорации для которых делали лучшие архитекторы, включая знаменитого Иниго Джонса. Роскошь становилась все более вульгарной, а веселье перерестало в пьяные оргии. В 1606 году, когда при дворе принимали шурина Якова, датского короля Кристиана, фрейлины, игравшие в спектакле, были так пьяны, что падали со сцены. Король и сам любил выпить, хотя по уверению его личного врача ум у него был таким ясным, что не поддавался воздействию алкоголя. Он по-прежнему