– Откуда вы знаете?

– Я недавно выгуливала собак и видела надпись на песке. Правда, немного неожиданную – слово-то какое подобрала…

Рэй почувствовал, будто каменеет изнутри:

– Что было написано на пляже?

– Да что происходит? – повысила голос Бетан. – Чего вы мне недоговариваете?

– Что за надпись, я спрашиваю? – Рэй не хотел орать и на секунду испугался, что она бросит трубку. Когда Бетан наконец ответила, нерешительность в ее голосе подсказывала, что она поняла: творится что-то совсем скверное.

– Два слова всего: «Меня предали».

Я, должно быть, нечаянно задремала; от громкого стука в дверь я вскидываю голову и потираю затекшую шею. Мне требуется секунда, чтобы вспомнить, что я дома. Стук повторяется, на этот раз настойчивее. Я кое-как встаю на ноги, вздрагивая, когда икру сводит судорогой.

Поворачивая ключ, я ощущаю шепоток страха, но не успеваю отреагировать, как дверь распахивается, отбрасывая меня в стену. Йен стоит на пороге – красный, запыхавшийся. Я готовлюсь к удару кулаком, но удара не происходит, и я считаю биение своего сердца, пока Йен не торопясь задвигает засов.

Раз, два, три.

Быстрый и сильный стук в груди.

Семь, восемь, девять, десять.

И вот он готов, он поворачивается ко мне с той улыбкой, которую я знаю так же хорошо, как собственную. Улыбкой, когда улыбаются только губы, но не глаза. Улыбкой, которая намекает, что он для меня приготовил. Улыбкой, которая обещает, что хотя конец неминуем, быстрым он для меня не будет.

Он потирает мне шею сзади, сильно нажимая большим пальцем на верхний позвонок. Это неприятно, но не больно.

– Ты назвала мое имя полиции, Дженнифер.

– Я не…

Он хватает меня за волосы и дергает к себе так быстро, что я зажмуриваюсь, ожидая взрыва боли, когда он сломает мой нос о свой лоб. Когда я открываю глаза, его лицо оказывается в дюйме от моего. От Йена пахнет по́том и виски.

– Не лги мне, Дженнифер.

Я закрываю глаза и говорю себе, что я это переживу, хотя каждая моя клеточка готова молить его убить меня побыстрее.

Свободной рукой он хватает меня за челюсть, проводит указательным пальцем по губам и просовывает палец в мой рот. Я едва сдерживаю рвотный позыв, когда он нажимает мне на язык.

– Ты лживая сука, – говорит он так спокойно, будто делает комплимент. – Ты дала обещание, Дженнифер. Ты обещала, что не пойдешь в полицию, и что же я вижу? Я вижу, что ты купила себе свободу, забрав мою. Я вижу мое имя – мое имя, черт возьми! – на первой полосе «Бристоль пост»!

– Я им скажу, – невнятно говорю я (палец Йена по-прежнему у меня во рту), – я им скажу, что это неправда. Я скажу, что я солгала.

Слюна из моего рта заливает руку Йена, и он смотрит на это с отвращением.

– Нет, – возражает он, – ты никому ничего не скажешь.

Левой рукой удерживая меня за волосы, он отпускает мой подбородок и с силой дает пощечину:

– Иди наверх.

Я сжимаю кулаки опущенных рук, зная, что не нужно трогать лицо, которое пульсирует болью в такт биению сердца. Я ощущаю вкус крови и тихо глотаю.

– Пожалуйста, – говорю я. Мой голос звучит тонко и неестественно. – Пожалуйста, не надо…

Я пытаюсь подобрать слова, которые его не спровоцируют. Не насилуй меня, хочу я сказать. Казалось бы, это не в первый раз и даже не в сотый, но я не могу вынести мысль, что тело Йена снова будет прижиматься к моему, что он будет внутри меня, исторгая из меня звуки, которые скроют, как я его ненавижу.

– Я не хочу заниматься сексом, – говорю я, проклиная свой севший голос, который выдает Йену, как много это для меня значит.

– Заниматься сексом с тобой? – шипит он, и брызги слюны попадают на мое лицо. – Не льсти себе, Дженнифер. – Он опускает руку и меряет меня взглядом: – Иди наверх.

На подкашивающихся ногах я иду к лестнице и до самого верха цепляюсь за перила, чувствуя сзади присутствие Йена. Я прикидываю, когда вернется Патрик, но от сна я потеряла чувство времени.

Йен толкает меня в ванную:

– Раздевайся.

Мне стыдно от своей покорности.

Йен, сложив руки на груди, смотрит, как я сражаюсь со своей одеждой. Я уже плачу, не сдерживаясь, хотя и знаю, как это его злит. Я не могу перестать.

Йен вставляет в ванну затычку и открывает холодный кран, не прикасаясь к горячему. Я, обнаженная и дрожащая, стою перед ним, и он смотрит на мое тело с отвращением. Я помню, как он целовал мои ключицы, а потом мягко и почти благоговейно покрывал поцелуями невидимую линию между грудями и вдоль живота.

– Ты можешь винить только себя, – говорит он со вздохом. – Я мог вернуть тебя в любой момент, но я тебя отпустил. Ты мне не нужна. Все, что от тебя требовалось, – держать рот на замке, и ты могла бы потихоньку доживать здесь свой век. – Он покачал головой. – Но ты поступила иначе – пошла в полицию и все выболтала, да? – Йен закрыл кран: – Лезь сюда.

Я не сопротивляюсь – теперь это уже бесполезно. Я ступаю в ванную и сажусь. От ледяной воды перехватывает дыхание, и все внутри сводит болью. Я пытаюсь обмануть себя, что вода очень горячая.

– А теперь мойся дочиста.

Он берет с пола бутылку отбеливателя, стоящую возле унитаза, и отвинчивает крышку. Я закусываю губу. Однажды Йен заставил меня пить отбеливатель – я в тот раз поздно вернулась с ужина с подругами из колледжа. Я объясняла, что не уследила за временем, но он налил густую жидкость в винный бокал и смотрел, как я подношу его к губам. Он остановил меня после первого глотка, рассмеявшись и сообщив, что только дура может это пить. Меня рвало всю ночь, а химический привкус ощущался во рту несколько дней.

Йен льет отбеливатель на мою фланелевую мочалку. Жидкость промачивает ее и капает в ванну – голубые капли расходятся по поверхности воды, как чернила на промокательной бумаге. Йен протягивает мне фланель:

– Оттирайся.

Я начинаю тереть фланелью руки, стараясь обливать себя при этом водой в попытке разбавить отбеливатель.

– А теперь остальное, – командует он. – И не забудь лицо. Мойся начисто, Дженнифер, или я сам за тебя возьмусь. Может, это хоть отчасти отмоет твою испорченность.

Он указывает, пока я не прохожусь мочалкой с отбеливателем по каждой части своего тела. Кожу щиплет, и я опускаюсь глубже в ледяную воду, чтобы не так горело, не в силах сдержать дрожь, от которой стучат зубы. Эта боль и унижение хуже смерти. Поскорей бы конец.

Я больше не чувствую ног, дотягиваюсь и начинаю растирать стопы, но под моими непослушными пальцами они будто чужие. Теперь я уже не ощущаю холода. Я пытаюсь сесть, чтобы хоть полтела оставалось над водой, но Йен заставляет меня снова лечь. Мои ноги неловко согнуты и отведены в сторону – иначе бы не уместились в маленькой ванне. Он снова пускает холодную воду, пока ванна не наливается до краев. Сердце уже не колотится, отдаваясь в ушах, а еле трепещет в груди. Я становлюсь заторможенной и вялой, слыша голос Йена будто издалека. Зубы стучат, я прикусываю язык, но почти не замечаю боли.