– Напротив, должен повторить, что он весьма увлекателен. В этой истории столько непонятного и поразительного. Но позвольте вам напомнить, что вы еще должны объяснить…

Однако Тимми Элиот вскочил на ноги, не дослушав его.

– Нет, это вы должны мне сказать. Вы приедете к нам домой?

– Приехать к вам домой?

– Да, приехать вместе со мной в предстоящие выходные, чтобы попытаться вдвоем разобраться в этом странном деле. Думаю, для вас не составит труда получить от Бентона разрешение на мою отлучку. А вы – профессор. Вам положен отдых в выходные дни.

Возмущенный этими словами, Уинтер тоже поднялся из кресла.

– Не горячитесь так, молодой человек! И объясните для начала, почему вы решили явиться со всем этим именно ко мне и в такой спешке?

– Вы приедете или нет?

– И к какому же заключению мы сможем прийти, если даже допустим фантастическое предположение, что неизвестный шутник знает о замыслах бесценного персонажа книг вашего отца, которые автор хотел включить, но не включил в его похождения?

Тимми усмехнулся с видом рыбака, понявшего, что рыба клюнула на его наживку.

– Вот в чем заключен большой секрет или обман, не так ли? Каким образом мошеннику удалось создать впечатление, что он сумел проникнуть в сознание писателя? Спрашиваю еще раз: вы поедете со мной?

В расположенной рядом часовне начался звучный перезвон колоколов. Уинтер вдруг переполошился, взглянул на перекидной календарь и кинулся искать свой стихарь.

– Боже, смилуйся надо мной! – в отчаянии воскликнул он. – Мне сегодня читать главу тридцать третью книги «Числа», а я даже не сверился со списком правильных произношений! – Он повернулся к Тимми. – Отправляйтесь в душ. И если утром придете позавтракать со мной в половине девятого, я к тому времени, возможно, успею принять решение.

Оставшись один, Уинтер какое-то время задумчиво смотрел на огонь в камине. Его терзали противоречивые мысли. История Тимми Элиота оказалась достаточно загадочной, чтобы возбудить в нем живейшее любопытство, но он, тем не менее, скорее готов был отругать себя и обозвать последним дураком за то, что почти согласился участвовать в расследовании ее обстоятельств. Он быстро спустился вниз со все возрастающим убеждением, что поступает опрометчиво. Но в четырехугольном внутреннем дворе колледжа встретился с несколькими коллегами, и идея, приняв приглашение Тимми, хотя бы ненадолго отдохнуть от одних и тех примелькавшихся лиц, вдруг показалась ему симпатичной.

На деле же выяснилось, что в этом он как раз ошибся. В комедии, разыгранной в последующие несколько дней, приняли участие многие из его знакомых, в том числе и тех, кого он только что видел во дворе. А пьеса была написана по классическим канонам комедии характеров. И тем не менее, если бы не опрометчивые решения Джеральда Уинтера – а он принял еще одно в течение следующего часа, – история прославленного автора авантюрных романов могла бы сложиться совершенно иначе.

Процедура, происходившая после ужина в гостиной для старшего преподавательского состава, была продиктована доктором Гропером. Малый, средний, большой и гостевой столы были его идеей.

Выдающийся математик и долгое время ректор колледжа доктор Гропер разработал свою систему в тот полный тревог период, когда весь Оксфорд с нетерпением дожидался новостей с полей битвы при Ватерлоо. И все его инструкции беспрекословно выполнялись до сих пор по той простой причине, что содержимое винного погреба колледжа в значительной степени зависело от весьма значительной ежегодной суммы, которую он в своем завещании выделил на его содержание. Лишь однажды в девятнадцатом столетии радикально настроенный ректор, человек веселый и общительный, выступил против малого стола и уговорил коллег обратиться за помощью к юристам. Однако ученый совет вновь изучил все пункты завещания доктора Гропера совместно с несколькими независимыми экспертами-математиками из Кембриджа и пришел к выводу, что система оставалась рациональной, разумной и ни в коей мере не ущемляла чьих-либо интересов. А кроме того, вновь стало очевидно, что вместе с избавлением от системы доктора Гропера колледжу придется расстаться и с половиной хранившихся в погребе бутылок. С тех пор схема рассадки не подвергалась сомнениям ни разу.

Доктор Гропер желал, чтобы время для размышлений и назидательных бесед было отведено всем преподавателям, причем в равных пропорциях, и для реализации своего плана использовал силу математической науки. Он глубоко верил, что именно первый час после ужина являлся особо плодотворным для подверженных внезапным озарениям ученых, и именно тогда чаще всего совершались открытия, раздвигавшие границы познаний человечества. А потому считал необходимым, чтобы каждый ученый муж имел возможность периодически медитировать над бокалом портвейна в полном уединении. Так появился малый стол, который поставили отдельно в самый угол комнаты и сервировали на одного человека. Здесь каждый из преподавателей колледжа, когда подходила его очередь, мог сидеть и дожидаться, чтобы на него без помех снизошло вдохновение. Следующим считался средний стол, рассчитанный на троих. За таким столом доктору Гроперу виделись будущие плодотворные дискуссии по самым сложным и важным научным вопросам. За большим столом размещались семеро, и было естественным ожидать за ним бесед более поверхностных и фрагментарных (доктор Гропер особо отметил в своем завещании, что всегда выступал за умение веселиться, но знать меру). Этим ограничивались повседневные инструкции. Ввиду небольших размеров колледжа упомянутых одиннадцати мест обычно хватало для ректора и профессоров. И перемещение из-за одного стола за другой из вечера в вечер не составляло бы проблемы для контроля, если бы колледж время от времени не принимал у себя гостей. Когда такое происходило, визитеров развлекали за гостевым столом ректор, декан и почему-то преподаватель, занимавший в тот вечер пятый стул за большим столом. Видимо, предполагалось – ошибочно, разумеется, – что никто не принимает гостей по субботам. Именно это последнее условие усложняет надзор над правильностью соблюдения очередности, а ведь система была введена доктором Гропером именно с целью задать высочайший уровень преподавания в колледже математики. И над всей этой научно-организованной конструкцией ученых пиршеств духа до сих пор возвышается фигура доктора Гропера в виде портрета кисти Реборна. Пухлый мужчина в рыжеватого оттенка церковном облачении стоит и совершенно неуместно воинственным жестом указывает на открытые страницы своего самого знаменитого труда «Комментарии к законам Ньютона». Рядом на столе возвышается изящной работы механическая модель солнечной системы, выполненная из серебра и бронзы. И создается впечатление, что мановением воинственной руки все эти планеты и их спутники начнут свой замысловатый танец вокруг Солнца. Но взгляд доктора Гропера устремлен в гостиную, словно он неусыпно проверяет гораздо более приземленные и не столь уж сложные перемещения светил науки, навязанные им когда-то еще даже не родившимся на свет поколениям.

И вот в такую до боли знакомую галактику системы доктора Гропера после завершения занятий и ужина должны были войти Джеральд Уинтер и его коллеги. Для этого им пришлось под дождем пересечь два прямоугольных внутренних двора, потому что жизнь современного ученого мужа являет собой причудливую смесь самодовольства и совершенно ненужных неудобств. Сейчас, когда Уинтер со стороны наблюдал, как толпятся на крыльце под навесом все эти мантии, зонтики и столовые салфетки, выстраиваясь в очередь, ему пришло в голову сравнение со стаей облезлых сорок, линялых и мокрых ворон, и он поневоле признал, что настроение у него, мягко говоря, не самое лучшее. Плохо подготовленное чтение в часовне главы XXXIII книги «Числа» ожидаемо не слишком удалось, хотя читал он уверенно, но, быть может, несколько монотонно и скучно. Однако Маммери, куратор будущих бакалавров и признанный в колледже острослов-эксцентрик издавал громкий и презрительный возглас при каждом неверном произношении чтецом одного из этого сплошного перечисления огромного количества библейских имен, чем доставил несомненное удовольствие студентам, которых его реплики вывели из сонного состояния и повеселили.