Зато неудивительно, что в результате переводчики не пользуются особым уважением толпы. При обсуждении их работы критики, не стесняясь в выражениях, отправляют чуть ли не все переводы на помойку.

Большинство из нас впервые сталкивается с переводами в школе, на уроках иностранного языка. А потом, в какой-то счастливый миг, вдруг оказывается, что мы можем читать, а то и думать на иностранном языке без мысленного перевода. Отныне перевод остается позади. Это убогое подспорье для недостаточно прилежных. А при углубленном изучении классического или современного языка переводы становятся почти табу.

Это удивительный парадокс. Пренебрежительное отношение к переводам сильнее всего именно в тех кругах, где способность переводить (по крайней мере, в техническом смысле) встречается чаще всего. На факультетах современных языков многих университетов литературу разрешают изучать в переводах только в курсах сравнительного литературоведения. И то скрепя сердце. Разумеется, преподаватели истории, английского языка, философии, социологии, антропологии и даже математики все время пользуются переводной литературой. Но преподаватели современных языков этого как будто не замечают.

Отзывы о переводах не всегда негативны, но спектр терминов, которыми можно похвалить переводчика, на редкость узок. Если рецензент обратит внимание на качество перевода переводной книги и при этом не выскажет одну из ходульных претензий, которые мы пытались отвергнуть в других главах этой книги, то скажет что-нибудь вроде: гладкий, остроумный, живой, точный, блестящий, квалифицированный или изящный. Придется переворошить гору рецензий, чтобы отыскать похвалу переводчику, выходящую за рамки этого убогого набора. Как мы уже говорили, критерии оценки качества перевода трудно установить. Похоже, что найти слова для выражения этих оценок еще труднее.

При изучении иностранного языка перевод помогает проверить, правильно ли вы все поняли. Поскольку англоговорящие редко углубляются в иностранные языки, у большинства сохраняется школьный подход к переводу: правильный он или нет? В детстве нас учат высоко ценить «правильность», и ради этого учителя поощряют в нас дух состязательности. Ошибаться стыдно, и стремление получить правильный ответ остается с нами надолго. Оно лежит в основе самоуважения и многих других чувств, зачастую весьма сильных. Когда рядовой читатель спрашивает про перевод: «А он правильный?» — для него это едва ли не вопрос морали. Но это неверный вопрос. Если бы от него удалось полностью отказаться, накал страстей, лежащих в основе множества оскорбительных комментариев переводов, спал бы, а в один прекрасный день мог бы и вовсе сойти на нет.

Перевод не может быть правильным или неправильным в том смысле, в каком это говорится о школьной контрольной или банковской декларации. Перевод больше похож на портрет маслом. Художник может пририсовать жемчужные серьги, добавить румянца или убрать седину из бакенбардов — и все же передать сходство. Трудно сказать, что именно позволяет зрителю согласиться с тем, что в портрете переданы важные свойства — общие черты и этот особый взгляд. Загадочная способность опознавать сходство в визуальной сфере очень близка к способности понять, что перевод хорош. Но у пользователей перевода, в отличие от друзей позирующего для портрета, нет полного доступа к его оригиналу (иначе им бы и перевод не понадобился). Вероятно, именно поэтому переводы вызывают такую бурную реакцию. Ведь мы вынуждены довериться переводчику. А в том, что касается речи и письма, мы крайне недоверчивы. И я надеюсь, вы уже поняли почему.

Высказывание, повторенное на другом языке, считается переводом оригинального, если оно сообщает ту же информацию и имеет то же значение. При этом какая-то информация, лишь подразумеваемая в оригинале, может быть добавлена (в основной текст или в примечания); или же — реже — информация, явно хорошо известная целевой аудитории, может быть опущена. Но с точностью до подобных вариаций сохранение информации и ее значения — это общепринятая норма переводческой деятельности.

Стоит помнить, что при повторении высказывания на другом языке можно, в принципе, сохранить и другие характеристики. Например, при переводе с английского на французский (или наоборот) нетрудно воспроизвести ту же схему расположения точек и запятых, но об этом никто не заботится. (Когда-то я недолго сотрудничал с писателем, который заявил, что его пунктуация — неотъемлемая часть его стиля, но это лишь подтвердило мое первое впечатление, что он слегка не в себе.) Не ограниченному во времени квалифицированному переводчику легко сохранить число знаков или слов в каждом абзаце, фразе или строке, но обычно при переводе подобные задачи не ставятся{170}. Не стремятся переводчики и к сохранению выбора или распределения букв оригинала — хотя здесь есть исключение: Дуглас Хофштадтер перевел заголовок Франсуазы Саган La Chamade[163] как That Mad Ache[164]. При переводе стихов или песен бывает нужно сохранить число слогов в каждой строчке, а при переводе комиксов, вывесок и подписей под экспонатами в музеях и на выставках — не слишком изменять длину текста. Но это особые случаи. Чаще всего требуется лишь совпадение информации и значения.

При устном переводе интонация, акценты, мимика, жестикуляция и притопывание ногами полностью теряются, хоть и дают ключ к пониманию сказанного.

Во всех остальных аспектах устных и письменных высказываний к переводам предъявляется требование не совпадения, а похожести.

А похоже на В лишь в отношении С. Это означает, что при сравнении одной вещи с другой процесс сравнения опирается на третью вещь (компаратор), отличную от А и В. Что делает soupe de poisson похожим на chowder? Компаратором (в терминах риторики его было принято называть tertium comparationis[165]) может служить суп (но это низкий уровень сходства), еда из морепродуктов (что уже лучше, потому что оба супа — рыбные), или то, что это горячие блюда, что они продаются в консервных банках, что банки стоят на одной полке. Сходство soupe de poisson и chowder — величина переменная, и ее значение меняется в зависимости от используемого или подразумеваемого в каждом конкретном контексте компаратора.

Параметры высказывания, которые при переводе можно сравнивать на предмет сходства, весьма разнообразны. Регистр, интонация, ритм, стиль и остроумие могут быть названы сходными лишь по сравнению с чем-то внешним относительно текста. Например, сказать, что английское стихотворение, написанное пятистопным ямбом, сходно с двенадцатисложным александрийским стихом Расина — значит положить в основу сходства социальные и культурные значения поэтических форм в разных культурах. В английской и французской поэзии это самые распространенные формы, и в этом смысле они похожи. Но во всех остальных отношениях между ними нет ничего общего. А вот переводить французские стихи на английский александрийским стихом означает следовать оригиналу относительно числа двенадцать, но не относительно лежащих в основе ритмов: ведь во французском языке место ударения фиксировано, а в английском — нет.