Не в силах уснуть, Пейнтер использовал свободное время для изучения клана Вааленбергов. Врага нужно знать в лицо.

Вааленберги прибыли в Африку из Алжира в тысяча шестьсот семнадцатом году. Они гордились тем, что ведут свой род от прославленных пиратов, промышлявших у североафриканского побережья. Первый Вааленберг служил квартирмейстером у знаменитого пирата Слеймана Рейс Де Веенбоера, верховодившего целым флотом голландских каперов и галер у водных границ Алжира.

Разбогатевшие на работорговле Вааленберги постепенно продвигались на юг и наконец осели в крупной голландской колонии на мысе Доброй Надежды. Однако пиратскую деятельность не закончили, просто сменили море на сушу. Вааленберги прочно держали за горло голландское население. Поэтому, когда на землях эмигрантов нашли залежи золота, Вааленберги разбогатели больше всех. К тому же запасы драгоценного металла оказались немалыми. Витватерстанд-Риф, невысокий хребет близ Йоханнесбурга, давал до сорока процентов от мировой добычи золота. Уступая славе знаменитых владельцев алмазных копей Де Бирсов, золотые прииски Вааленбергов все же считались одним из наиболее надежных источников дохода.

Благодаря сказочному богатству семья создала династию, пережившую Первую и Вторую бурские войны, а также все последующие политические заварушки, которые привели к образованию сегодняшней Южно-Африканской Республики. Сейчас Вааленберги — одно из богатейших семейств планеты. Правда, за последние десятилетия их жизнь стала еще более засекреченной, чем раньше, в особенности под управлением ныне живущего патриарха сэра Балдрика.

Вокруг загадочного семейства, укрывшегося от общественного внимания, роились всевозможные зловещие слухи о зверствах, извращениях, наркомании, кровосмешении. Однако Вааленберги продолжали богатеть, захватывали новые позиции на алмазном и нефтяном рынках, в нефтехимической и фармацевтической промышленности и стали крупной транснациональной корпорацией.

Неужели за трагическими и пугающими событиями в Гранитшлоссе действительно стоял могущественный южноафриканский клан?

Вааленберги располагали всеми необходимыми для этого возможностями. Да и татуировка, обнаруженная Пейнтером на руке женщины-призрака, определенно напоминала крест с герба Вааленбергов. А тут еще близнецы Исаак и Ишке. Что привело их в Европу?

Слишком много вопросов требовали немедленного ответа.

Пейнтер перевернул очередную страницу и ткнул ручкой в герб Вааленбергов.

Что-то связанное с символом вертелось у него в голове…

Вместе с историей рода Вааленбергов Логан прислал информацию об их гербе. Солярные, то есть связанные с солнцем, символы часто изображались на кельтских щитах. Один из них и получил название «узел щита».

Рука Пейнтера замерла над бумагами.

Узел щита.

Пейнтер вновь услышал слова умирающего Клауса, его проклятие, наложенное на Анну и Гюнтера: «Вы все умрете, как только затянется узел!»

Тогда Пейнтер решил, будто Клаус предрекает, что смерть принесет петля клятвы, которая связывала обитателей Гранитшлосса. А если он говорил о символе «узел щита»?

Когда узел затянется…

Пейнтер перевернул листок и принялся рисовать, задумчиво поглядывая на узел Вааленбергов. Он попробовал на бумаге «затянуть» узел плотнее, как если бы у него под рукой были шнурки на ботинках.

— Что ты делаешь?

Возле Пейнтера возникла Лиза.

От неожиданности его рука дрогнула, и ручка черкнула по бумаге, почти порвав листок.

— Боже всемогущий! Женщина, не подбирайся ко мне так беззвучно!

Зевнув, Лиза присела на подлокотник кресла и похлопала Пейнтера по плечу.

— Какой ты нервный! — Девушка наклонилась вперед, не убирая руку с плеча. — Что рисуешь?

Пейнтер неожиданно остро осознал близость ее правой груди к его щеке. Он нервно откашлялся и начал пояснять:

— Благодаря символу мы опознали убийцу. Один мой оперативник видел такой же рисунок у пары Sonnenkbnige в Европе, у внуков-близнецов сэра Балдрика Вааленберга. Это может оказаться важной уликой, которую мы упустили.

— Или старый негодник просто любит клеймить свое потомство, словно его дети и внуки — крупный рогатый скот, который сам Балдрик и выводит.

Пейнтер кивнул.

— Есть еще кое-что. Помнишь, Клаус сказал про узел, который затянется? Похоже на загадку.

Пейнтер закончил набросок и положил рядом с оригиналом.

Сравнив изображения, Пейнтер внезапно осознал их скрытый смысл. Дыхание перехватило.

— Что там?

Лиза наклонилась еще ниже. Пейнтер указал ручкой на второй рисунок:

— Неудивительно, что Клаус переметнулся на их сторону. Может, из-за этого и Вааленберги стали такими скрытными в последние годы.

— Не понимаю.

— Мы имеем дело не с новым врагом, а с тем же самым. Пейнтер обвел центр символа, выявив скрытое значение.

— Свастика! — ахнула Лиза.

Пейнтер перевел взгляд на спящего гиганта и вздохнул:

— И здесь нацисты.

6 часов 4 минуты

Южная Африка

Оранжерея, как видно, была такой же старой, как и дом. Ее стекла сверкали под жаркими лучами африканского солнца, словно плавились от тепла, а черные металлические рамы напомнили паучью сеть. Снаружи, из сумрака джунглей, ничего рассмотреть не удалось, потому что изнутри запотевшие окна покрывали капельки конденсата.

Грея поразила высокая влажность воздуха: наверное, не меньше ста процентов. Тонкий хлопковый костюм прилип к телу.

Такие условия в оранжерее поддерживали отнюдь не для комфорта людей — помещение заполняли тысячи зеленых растений. Они взбирались изумрудными плетями на верхние ярусы, свисали вниз из корзин, подвешенных к потолку с помощью черных цепей. Густой воздух пропитали ароматы сотен цветов. Посередине, в маленьком фонтане, среди бамбука и декоративных камней тихонько журчала вода.

«Симпатичный сад, но зачем нужна теплица, если ты и так уже живешь в Африке?» — подумал Грей.

В тот же миг он узнал ответ.

На втором ярусе стоял седовласый джентльмен с маленькими ножницами в одной руке и пинцетом в другой. С видом опытного хирурга он склонился над деревцем бонсай и ловко отсек у миниатюрной цветущей сливы крошечную веточку, после чего с довольной улыбкой выпрямился.

Стволик скрюченного деревца, очень древнего на вид, крепко стягивала медная проволока. Множество цветков покрывали его крону.

— Этой сливе двести двадцать два года, — с сильным акцентом произнес старик, любуясь работой. — Когда в тысяча девятьсот сорок первом году мне преподнес ее император Хирохито, она уже была старушкой.