Но с кем и как он боролся? Почему это мучило его даже во сне? Какая-то неправильность чувствовалась во всем. Алехин хотел проснуться, но несло терпким колючим дымом, а Верочка обнимала его сразу всеми присосками, страстно шепча: «Шлюссен, шлюссен, майн херр…» И ни с того ни с сего у Алехина начала расти борода. За считанные минуты она, как туман, покрыла окрестности. А невидимая рука выставила перед ним огромную фотографию. Безрадостную, он это понимал. Опаленные деревья, печная труба над руинами… Война, понимающе качал головой Алехин. И вдруг понял, что это не война, а руины его собственного домика…

Он проснулся.

Но запах гари не исчез.

Потом алый язык пламени с треском прорезал серую удушающую мглу и до Алехина дошло: горит, горит его гнездо! Горит его дом родимый, единственный, предназначенный на снос. Пылает с четырех углов. Рабочим портфелем Алехин высадил стекла и обожженный, отравленный, исцарапанный вывалился из окна.

Огонь шумно рушил стропила.

Подъехавшие пожарники помочь Алехину не могли. Просто сбивали пламя, не давая ему дотянуться до окон девятиэтажки.

— Твой? — сочувственно спросил испачканный сажей пожарник, поставив перед Алехиным портфель.

— Мой, — хмуро ответил Алехин.

— Под окном валялся.

Алехин кивнул.

— Что сохранилось-то у тебя?

— Вот ветровка, — хмуро объяснил Алехин. — Сушилась на веревке. Ну и портфель.

— Ну хоть портфель сохранился. Считай, повезло.

— Так и считаю, — хмуро кивнул Алехин.

Тоской, безнадежностью, чем-то невыразимым, неясными, но тревожными обещаниями несло от дымящегося пепелища.

Впоследствии Алехин никак не мог восстановить в подробностях тот день.

Зато метелки в страховой конторе проявили себя с самой лучшей стороны. Они не только сочувствовали, они помогали. А Зоя Федоровна сказала: «Алехин, на три дня ты свободен. Тебе следует отдохнуть». И почему-то добавила: «Как погорельцу». Услышав такое, метелки дружно набросились на Зою Федоровну. Дескать, как так? Алехину нужен настоящий отдых. Двадцать четыре дня, пока не опомнится. Но Зоя Федоровна остудила их пыл:

— Есть закон.

И добавила, потянув носом:

— Может, пил?

И повернулась к Алехину:

— Согласен насчет закона?

Алехин был согласен. Он знал, что в принципе Зоя Федоровна относится к нему не хуже, чем к метелкам. В конце концов, именно она, пользуясь своим официальным положением, выбила Алехину номер в гостинице. Как погорельцу. А в гостиницу ему позвонила Верочка. Сама!

— Какой ужас, Алехин, — сказала она. — Я увидела в окно закопченную печку с длинной трубой и решила, что ты сгорел.

— Уж лучше бы сгорел.

— Оставь, Алехин. Самое дорогое у человека — это жизнь.

И нелогично пожаловалась:

— А у меня, Алехин, все наоборот. У меня вода отовсюду. Я, наверное, утону, Алехин.

— Ты же вызывала сантехника… На ночь… — не удержался Алехин от маленькой колкости.

— Он считает, что текут скрытые трубы.

— Какие скрытые трубы в панельном доме?

— Так сантехник сказал. Он, кстати, культурный и воспитанный человек. Я угостила его чашечкой кофе, — отомстила Алехину Верочка. — А на сегодня вызвала специальную бригаду.

— У тебя кофе не хватит.

— Я хорошо зарабатываю, Алехин. — Верочка догадывалась, что сердце Алехина разрывается от ревности, поэтому не обижалась. — Я взяла день без содержания. Вот сижу у окна, смотрю на твою закопченную печку и жду сантехников.

— Может… помочь?

Спрашивая, Алехин оставил всякий юмор.

Он теперь разговаривал с Верочкой серьезно.

Он вовсе не набивался к ней в гости (как погорелец). Просто не хотел оставлять Верочку одну с целой бригадой пьяных сантехников. «Сейчас! Сейчас!» А сами только и знают, что хватать беззащитную женщину за крутой бок.

Вот Алехин держался с Верочкой умеренно.

Но бок крутой тоже держал в уме.

Положив трубку, Алехин спохватился: а где рак? Где рак Авва? Неужели сгорел? Что скажет Заратустра Наманганов? Ведь Алехину намекали, что отдают рака на небольшой срок. Если они так били меня за то, что я не хотел брать, подумал Алехин, то как будут бить за то, что не хочу возвращать?

— Не думай об этом, — услышал Алехин знакомый голос.

На поцарапанной гостиничной тумбочке, прячась за графин с мутноватой несвежей водой, сидел рак.

— Как ты выбрался из огня?

— Из огня? Из какого еще огня? — Рак Авва, кажется, не понял вопрос. Он обновленно с любовью шевелил сразу всеми усиками, псевдоподиями и клешнями. — А-а-а, — все-таки дошло до него, — огнем ты называешь процесс окисления! Да, там все окислилось, — с глубоким удовлетворением выдохнул он. — И металл окислился. И дерево. И целлюлоза. И то, что вы называете пластической массой.

Глазки-бусинки, поднятые над графином, с интересом обозревали гостиничный номер.

Поцарапанная тумбочка.

На ней графин с мутноватой водой и телефонный аппарат.

Типовая гостиничная кровать, стол, торшер у стены. Живописная картина на стене «Утро в бобровом лесу» — ранний период безымянного гостиничного мастера. Настолько ранний, что по полотну между редких хвойных деревьев ходила только беременная медведица. А за широким хвойным деревом угадывалась настороженная фигура русского охотника с большим биноклем в правой руке.

— Я много не дам, — загадочно произнес рак, — но свое ты получишь.

Алехин пожал плечами. Он не знал, рад ли он появлению рака. Кажется, немного привык к нему. В любом случае он смутно чувствовал за раком нечто огромное и вовсе не игрушечное, как казалось в первые минуты общения.

— Встряхнись! Докажи им всем, что они козлы.

— Кому это им?

— Да всем! Я перечислял. Ты помнишь. Трахни от души. Домик у тебя сгорел, квартира не светит. Верочка хочет посмотреть «Лебединое озеро», а тебе билет купить не на что. Опять же, пьяные сантехники, ночные распития кофе. Ну, Алехин! Кто относится к тебе с душой? Милиционер Светлаев? Или пенсионер Евченко? Или твоя начальница? Или президент страны? Ты же стоишь большего, Алехин. Вот и докажи.

— Я докажу.

— Как? — живо заинтересовался рак, и на тумбочке внезапно появилась желтая банка, очень удобная для пользования — плоская, на боках вмятины для пальцев. Так и просилась в задний карман брюк. — Как? Расскажи подробнее.

— Ну, как… — неуверенно начал Алехин. — Получу страховку…