У Пиа и Федерико родилась дочь, Ангела, и они крестят её по всем правилам, со священником и семейным празднеством. Федерико спросил меня, не буду ли я крёстным отцом, как он был у Йонаса, но я отказался. Крёстный должен приносить младенцу счастье, а я неподходящий человек для счастья. Я не смог бы держать новорождённую на руках без чёрных мыслей, не смог бы вымолить для крестницы хорошее будущее. Какой бы она ни была очаровательной, как бы блаженно ни спала и как бы громко ни вопила, я бы видел в ней совсем другое лицо – лицо того, кто принимает наркотики или идёт на панель.

Лицо человека, который однажды просто сбежит и бросит меня одного.

Пиа, пожалуй, поняла мой отказ, но Федерико огорчился, хотя старался не подать вида. Хотя бы на обед ты всё-таки придёшь, сказал он, но и тут я отказался. Там будет Майя, а я не хочу её видеть.

Кроме того, они наверняка пригласили и Хелене, может, даже замышляли посадить нас рядом за столом. За хорошей едой мы бы наверняка помирились, так они, наверное, рассуждали, они ведь и сами сошлись за столом по какому-то семейному поводу. Я не смог бы это выдержать. Хелене бы не показала виду, даже вела бы со мной вежливую беседу, «как тебе погода?» и «как тебе закуска?». Только о двух вещах мы бы не говорили: о Ионасе и о письме, которое мне прислал её адвокат.

Я не буду возражать против развода.

Нет, у меня бы не получилось разыгрывать, что всё нормально. Я бы не выдержал среди всех этих благодушных людей. И я совсем не падок на чужую еду. У меня со вчерашнего дня ещё остался кусок пиццы, салями и двойной пеперончини. Они холодные, и тесто промокло и раскисло, но бывает и хуже.

Всегда бывает что похуже, и чаще всего оно и случается.

Завтра я скажу Федерико, что для нас обоих будет лучше, если я подыщу себе другое место. Я и так давно уже не выполняю ту работу, какую он вправе ждать от меня. В городе всегда ищут кого-нибудь в IT-отдел, работа непыльная, замечательно скучная, и всегда вовремя идёшь домой.

Хотя не знаю, что мне делать со свободным временем. Сидеть и думать про Йонаса. Есть чем себя занять.

Мне бы взять больничный. Но я не болен. Я только сломан.

246

В городе меня никуда не взяли. Ну и ладно.

Я сейчас запишу то, что узнал сегодня, и потом захлопну этот дневник и больше не раскрою никогда. Может, даже выброшу.

Сегодня после обеда мне позвонил господин Ауфхойзер и сообщил, что нашли Ремуса. Останки Ремуса. Я им в точности описывал его ошейник, и по ошейнику они его опознали. Больше от него мало что осталось.

То, что осталось, лежало в пойменном лесу, в нескольких метрах от дорожки, по которой в хорошую погоду всегда кто-нибудь прогуливается. «Если бы собака хотя бы лаяла, – сказал господин Ауфхойзер, – её бы непременно заметили». Но Ремус не лаял.

«Сколько он там пролежал?» – спросил я, хотя и сам знал ответ. С того дня, как Йонас исчез. К парикмахеру он ещё взял с собой Ремуса. А оттуда до леса не так далеко.

«Насколько мы можем установить, – сказал господин Ауфхойзер, – собака не была привязана. Нет и признаков насильственных действий. С абсолютной уверенностью уже нельзя сказать, но наши специалисты считают, что собака издохла от голода. Мы не можем себе этого объяснить».

Я мог бы им объяснить, но что бы это дало? Собака слишком бросалась в глаза, как и синий хаер на голове. Если разыскивается мальчик с овчаркой, то мальчику лучше остаться без овчарки. То есть Йонас и это заранее спланировал. Он пошёл с Ремусом в лес, нашёл место, где случайных прохожих не бывает, и отдал приказ: «Сидеть!» И ушёл – даже, пожалуй, не оглянувшись ни разу. Как он это сделал в тот раз, когда хотел показать нам, как хорошо выдрессировал собаку.

И Ремус его ждал. Верил, что Йонас непременно вернётся. Может – я не знаю, могут ли собаки думать нечто такое, – думал, что это проверка.

Но это было совсем другое.

Если бы я попытался объяснить это господину Ауфхойзеру, он бы, возможно, спросил меня: «Не вы ли говорили мне, что ваш сын любит свою собаку?»

Да, господин Ауфхойзер, я это говорил. Я так и думал. Так же, как я думал, что он любит своих родителей. Я ошибся и в том, и в другом.

Он заставил нас ждать, пока наша надежда не сдохла от голода. Пока мы не перестали уговаривать себя, что он вернётся. Он выдрессировал нас, и мы поддались дрессировке.

«Я не хозяин его, – сказал он в тот раз. – Я его господин».

247

Ремуса мне жаль. Хорошая была собака. Не так скоро я смогу выдрессировать равноценную замену ему.

Мне было бы лучше, если бы я мог его пристрелить. Оружие можно было бы организовать. С деньгами всё можно организовать. Но застреленная собака – это уже тянет на насильственное преступление, и уж тут полиция задействовала бы куда более интенсивные розыски.

Нет, уж лучше так. Хотя и жалко Ремуса.

Интересно, отчего он издохнет – от голода или от жажды? От жажды, как мне подсказывает опыт в таких вещах.

Сорри.

Среди новых слов, изобретённыхуже после моего времени, есть одно действительно полезное, на мой взгляд: Kollateralschaden, неизбежная убыль войны. Ремус – неизбежная военная потеря. Жалко, но неотвратимо. Он был обузой.

Он не вяжется с моим новым Я. А если бы и вязался – в Замок Аинбург собаки не допускаются. Это чётко прописано в правилах школы.

Изначально у меня в планах не было записаться в интернат. Я и не буду себя там хорошо чувствовать. Слишком зарегламентированная обстановка. И хотя в своих бумагах они выдают себя за современных и открытых, придётся придерживаться огромного количества предписаний. А хотелось бы больше свободы – после стольких лет, проведённых в качестве сына.

Но надо быть последовательным. Если меняются предпосылки, должны изменяться и планы. Всё иное было бы слабостью.

Началось с того юбилейного проспекта. С того дня, когда я получил в руки, узнал, что мой проект Андерсена сработал. Что я добился успеха под новым именем. Было только логично, что после этого я сосредоточился на том, чтобы побольше узнать о моей жизни в качестве Андерсена. Добывать информацию всегда было областью моей специальности.

Самые важные факты я смог извлечь ещё из той брошюры. Имя сегодняшнего владельца фирмы. Он тоже Андерсен. Косма Андерсен.

У меня есть сын.

Естественно, я тут же принял решение с ним познакомиться. Искал путь, как к нему приблизиться. Строил планы для этого. У того, кому приходится ждать, когда вырастет его тело, есть время строить планы. Я расписывал себе, каково это будет – в детском теле предстать перед собственным сыном. И уже предвкушал.

Пока не узнал про него больше.

248

Косма Андерсен.

Должно быть, я забавлялся, давая ему это имя. Косма и Дамиан. Каждый год 26 сентября сообща праздновать наш день ангела?