Если это было так, то мне вдруг стало ясно, что он должен был остричь волосы сразу после бегства. И скорее всего остричь в парикмахерской. Если результат должен быть неброским, он не мог просто обкромсать себя перед зеркалом. Он должен был прибегнуть к парикмахеру.

Его-то и надо теперь найти.

233

Я до сих пор удивляюсь, насколько это просто. После того, как сообразил, где искать.

Я нашёл фото Йонаса с его индейской причёской и скачал себе из электронного телефонного справочника все парикмахерские города (их оказалось больше, чем я думал), отсортировал их список по почтовым отделениям и распечатал. Потом позвонил Федерико и отпросился на целый день. И пустился в путь.

Если начал с правильного конца, если потянул за нужную верёвочку, то всё остальное происходит само собой. Нужно только логически раскинуть мозгами. Объехать весь город я не мог, тем более один, на это ушли бы недели. Но были места более вероятные и менее вероятные. Например, Йонас вряд ли пошёл бы в парикмахерскую неподалёку, где всегда есть опасность встретить знакомого. Который потом может припомнить, что видел его там, и все поймут, что он изменил внешность. Если моя теория насчёт его планов верна – а она была верна, как оказалось, – то он отправился в парикмахерскую как можно дальше от дома, но там, куда легко добраться от нас. То есть он воспользовался трамваем.

И я поехал на дальнюю конечную станцию, в ту часть города, которая была мне совершенно незнакома. Раньше там был промышленный район, но большинство фабрик, мимо которых я проходил, были теперь закрыты. Улицы с одинаковыми панельными домами, все немного запущенные – с граффити и просто облезлые. Трудно представить, чтобы у жителей этих домов нашлись деньги на парикмахера. Два салона из моего списка и впрямь оказались заколоченными, и их помещения сдавались в аренду. Мне пришлось изрядно походить, отмечая адреса галочками. К счастью, есть навигатор.

«Не приходилось ли вам стричь месяца два назад мальчика, который на этой фотографии? Нет? Тогда извините». И к следующему адресу.

В ходе этой акции я не особенно верил в удачу. Но мне было хорошо уже от одного того, что я вообще могу хоть что-то предпринять. А потом вдруг этот приятный пожилой господин, поджидавший в своём пустом салоне хоть какого-нибудь клиента. Сидел в кресле и заполнял клеточки судоку в газете. Его звали Зиверс, Карл-Отто Зиверс, шестьдесят четыре года. Я записал все его данные для господина Ауфхойзера.

Господин Зиверс, лишь глянув на фото, сразу кивнул и сказал: «О да, я очень хорошо его помню. Приятный мальчик, с очень хорошо воспитанной собакой».

234

Он однозначно идентифицировал на фото Ионаса. (Опять я формулирую как господин Ауфхойзер). Он даже припомнил его майку, «с надписью на незнакомом мне языке». И Ремуса он описал очень точно, как тот послушно лежал все время, не издав ни звука.

Не было ни малейших сомнений, что его клиентом был Йонас, хотя парикмахер неправильно оценил его возраст. «Лет пятнадцати, верно?» Йонас всегда казался взрослее своихлет, и это было связано не с его внешностью, а со всей его манерой и повадкой.

Господин Зиверс не мог назвать дату, когда у него был мальчик с собакой, только помнил, что это было с утра. То есть нельзя на сто процентов утверждать, что Йонас был там в день своего исчезновения, но можно принять это как допущение. Возможно, он сел на трамвай сразу после завтрака и поехал. (Свою посуду после завтрака он помыл и убрал. Типично для него).

Мне не пришлось расспрашивать господина Зиверса. Он сам всё рассказал. Его ещё удивило, что мальчик в такое время не в школе, но жизнь научила его не задавать лишних вопросов. Особенно в этом районе. «Вообще парикмахер должен уметь главным образом слушать, – сказал он. – Люди приходят к нам ещё и потому, что хотят выговориться. Так сказать, в нейтральном месте. Только, к сожалению, платят нам не так хорошо, как психиатру».

Йонас тоже рассказал ему историю – дико вымышленную, естественно – об одной девочке в школе, в которую он влюблён, но она не хочет о нём знать из-за его синего хаера. Поэтому хаер надо немедленно срезать, причём под корень.

Всё тот же метод: преподнести другому объяснение – и тот уже больше не раздумывает.

Господин Зиверс счёл историю романтичной и сделал Йонасу хорошую скидку. (Откуда у Йонаса вообще деньги на его побег? Тут, должно быть, тоже было что-то, чего мы не заметили).

Когда я попросил господина Зиверса описать мне, как Йонас выглядел после стрижки, он начал чуть ли не извиняться передо мной. Мол, особо хорошей причёски не получилось, но причина не в нём. Ничто не вредит волосам больше, чем длительное окрашивание и все эти химические гели. «Чем жёстче склеиваешь свою причёску, – сказал он, – тем более ломкими становятся волосы». Так что в итоге остался лишь мелкий ёжик, какой раньше носили американские солдаты. И синева так и осталась невытравленной.

«Но теперь это ему уже не вредит, – сказал господин Зиверс. – За два месяца волосы заметно отрастают, и сегодня молодой человек выглядит уже наверняка по-другому».

235

Я сижу и жду звонка от Хелене, а звонка всё нет и нет. Когда она всё-таки позвонит – если! – то я не буду уже и вполовину столь эйфоричным, как два часа назад. Даже в десятую долю того.

В первом порыве радости я видел только позитивную сторону. Думал: теперь, когда мы обнаружили первую остановку Йонаса после его побега, то отыщется и вторая. И третья, и четвёртая. По крайней мере, мы теперь знаем, что искать надо не мальчика с синим хаером. По крайней мере, у нас теперь есть от чего оттолкнуться.

Но потом я прикинул: то, что Йонас первым делом отправился к парикмахеру, означает не только то, что он теперь выглядит по-другому. Это означает также – и это намного важнее, – что он всё распланировал заранее. Причём задолго. Прошло не меньше полу-года с того дня, когда он решил отрастить волосы для новой причёски, до того времени, когда его причёска достигла своего полного безобразия. Если он так точно рассчитал даже свой первый шаг, то же самое было и со следующим. И тогда он опередил нас настолько, что у нас нет шансов его догнать. И если ты обнаружил вход в лабиринт, это не значит, что найдёшь и выход.

Хелене всё не звонила.

Я рад, что Майя уговорила меня всё записывать. Это действительно помогает. Немножко. Я уже, кстати, пристрастился к этому.

Записывать всё, что точит мозг.

И я записываю: я пришёл к пониманию того, что никогда не понимал моего сына Йонаса. Я не знаю, каков он, не знаю хода его мысли. Всё, что я – как мне казалось – знал о нём, оказалось неверным. Как будто с самого его рождения мы приютили у себя кого-то совершенно чужого.

Я записываю: я предполагаю, что Йонас умнее нас всех. Разумеется, он ещё ребёнок, но всё же мне кажется, что это так. Безусловно умнее меня и умнее Хелене. Иначе он не смог бы незаметно от нас строить свои планы, точные и подогнанные в деталях как проект сложной машины.