– Ага.

– Ну так вот, много лет назад в деревне под названием Бисаппо жила молодая пара. Сначала все шло хорошо, но однажды жена приготовила еду, а он не пришел на обед. Ну что же, она оставила еду в мисках и положила в кладовку, у них там не было холодильников. Муж вернулся, еды не нашел и лег спать голодным. Так продолжалось еще несколько дней, четыре или пять. В конце концов женщина не выдержала и пошла к деревенским мудрецам. Те пришли к ней в дом, пересчитали миски, но никакого решения не приняли. Тогда женщина решила сама разобраться. Своего мужа она нашла на окраине в компании других мужчин. Подошла, и он ее спрашивает: «Что с тобой делает тот, кто ест, но не делится?» – «Ну и дурак же ты, – ответила она ему. – Еда в кладовке. Она была там четыре дня, засохла и покрылась паутиной». – Лаа обнял ее и привлек к себе. – Я никогда не позволю твоей еде высохнуть, – прошептал он на ухо.

– Думаю, мне повезло не жить в это время, – улыбнулась Даниэла, озадаченная подтекстом. – Знаешь, мне не нравится мысль постоянно готовить.

Даниэла встала на колени и начала покусывать Лаа, он застонал от удовольствия и протянул руку, чтобы откинуть ее мягкие волосы. Внезапно девушка замерла.

– Что не так? – спросил он, желая, чтобы она продолжила.

– Знак… – прошептала она. – Я видела раньше, но подумала, что это шрам, но это… это похоже на узор.

– Это шрамирование, – объяснил он, – ну, что-то вроде татуировки. Моя мама сделала мне надрезы, когда я был совсем маленьким. Это традиция буби. Многие делали глубокие разрезы, и особенно часто на лице, но потом традиция стала угасала, а мама не хотела меня уродовать.

– Но… – пробормотала Даниэла. – Это выглядит как… Я видела…

– Это елёбо, колокольчик буби, он защищает от злых духов. Если помнишь, я подарил елёбо твоему отцу на Рождество.

Даниэла побледнела. Разве этот не один из ключей, о которых ей рассказывала Кларенс? Разве тот человек, Симон, не сказал Кларенс искать елёбо? Она почувствовала давление в груди.

– У моего отца точно такой же знак на левой подмышке. Один в один.

Лаа был ошеломлен, но постарался скрыть это.

– Что ж, после стольких лет на острове он, вероятно, решил сделать шрамирование…

– Ноу него такой же! – прервала его Даниэла. – Скажи мне, Лаа, зачем люди их делают?

– Дай подумать… Как художественное самовыражение… – стал перечислять вслух Лаа, – как отличительный расовый признак… в терапевтических целях: чтобы избавиться от боли… чтобы отметить человека за какое-то действие… из любви… рабы шрамировали себя, чтобы иметь возможность узнать друг друга в изгнании…

– Узнать друг друга… – тихо повторила Даниэла. У нее возникло ужасное подозрение. Ей вспомнился обрывок фотографии, который она нашла на полу в спальне отца. – Подожди минуту.

Она вышла и вскоре вернулась со снимком.

– Ты знаешь эту женщину и ребенка?

Лаа вскочил с кровати.

– Где ты это взяла?

– Так ты знаешь…

– Эта женщина – моя мать! – Его голос дрожал. – А ребенок, которого она держит, – это я!

– Твоя мать и ты… – повторила Даниэла, опустив голову.

Лаа подошел к стулу, где были его брюки, и вынул из кармана бумажник. Открыл его и вытащил половинку фотографии: мужчина стоит у грузовика. Даниэле не пришлось долго смотреть, чтобы понять – это был Килиан, половинки фотографий идеально совмещались. Захотелось разрыдаться.

Лаа начал быстро одеваться.

– Это может означать только одно, – сказал он безжизненным тоном.

Потом начал ходить из угла в угол, охваченный яростью. Даниэла все еще была обнажена. Он бросил на нее взгляд, и ему захотелось кричать. Неужели она не понимает?

– Даниэла, ради всего святого! Оденься!

Даниэла, дрожа, потянулась за футболкой.

– Я кое-что тебе не сказала, Лаа… – наконец решилась она. – Видишь ли, мы с Кларенс подозревали, что твоим настоящим отцом был Хакобо.

– Что? – Лаа подошел к ней и так сильно схватил за руки, что она вскрикнула.

– Вы думали, что между нами может быть родство, и скрыли это от меня?! – Его зеленые глаза потемнели.

– Лаа… я хотела сказать тебе, но никак не могла дождаться подходящего момента, – пробормотала Даниэла, чувствуя, как глаза наливаются слезами. – Я не знала, как ты отреагируешь, но я была уверена, что… даже если мы кузены, это ничего бы не изменило…

– Но разве ты не понимаешь, что мы с тобой… – крикнул он.

– Я не хочу ничего слышать, – прошептала она. – Молчи.

Лаа сделал ей больно. И дело не в том, с какой силой он сжимал ее запястья… вдруг то, что они обнаружили, было правдой? Кажется, Лаа верит в это, и… она никогда не сможет простить отца! Он должен был их предупредить…

– Не надо, Лаа…

Он чувствовал себя вывернутым наизнанку. Руки Даниэлы были хрупкими, сама Даниэла была хрупкой, и на мгновение гнев отступил. Его охватило желание снова затащить ее на огромную кровать… Чью, она сказала? Ее прабабушки и прадедушки. Его собственных прабабушки и прадедушки… Голова раскалывалась. Что теперь делать?

– Посмотри на меня, Лаа. Пожалуйста…

Но Лаа не смог. Он сжал ее в объятиях с отчаянием человека, который в последний раз обнимает того, кого любил больше жизни.

– Мне нужно идти, Даниэла. Я должен идти.

Он подошел к шкафу, вытащил чемодан и сложил вещи. Оба хранили молчание. На улице после нескольких недель затишья выл холодный северный ветер.

Вскоре раздался шум отъезжающей машины. Даниэла не шевелилась. Проткни ее сейчас шипами боярышника, она бы не почувствовать боли.

Осознав, что Лаа далеко и нет ни малейшего шанса, что он вернется, она с плачем сняла простыни с кровати. Она сожжет их. Ничего не должно от напоминаний о кровосмесительной страсти.

И все же, несмотря на доказательства, Даниэла отказывалась верить, что Лаа – ее брат.

– Ты сегодня прекрасно выглядишь!

Кларенс с Хулией наконец-то смогли переговорить. Хулия была в легком шифоновом платье с рисунком и элегантных туфлях на высоком каблуке. Ничего похожего на теплую одежду, которую она носила в Пасолобино.

Хулия улыбнулась. Приняла стакан из рук официанта и сделала глоток.

– Кругом воспоминания… – Ее глаза сияли. – Мануэлю бы понравилось.

– Кажется, даже моя мама неплохо проводит время, – заметила Кларенс. – Бедная, у нее не так много возможностей выехать в свет.

– Знаешь, это как казино в Санта-Исабель, – сказала Хулия.

Заиграла музыка. Хакобо с Кармен первыми вышли на танцпол. Хулия с удовольствием наблюдала за ними. Немного она жалела о том, что могло бы случиться, но так и не случилось. Не будь Хакобо таким глупым, она была бы сейчас на месте Кармен. Смешно думать о таком в ее возрасте. Вероятно, Хакобо сделал правильный выбор. Кармен казалась любящей женщиной, и вполне способной сдержать его буйный нрав. Нет, у нее бы так не получилось.