– Ну… что даже если черных признают испанцами как жителей провинций, все равно они – мартышки.

Килиан смерил брата тяжелым взглядом, и тот неуверенно кашлянул.

– А как остальные?

– Сантьяго ушел пару месяцев назад: сказал, что уже слишком стар для такой работы. Теперь мне в Йакате помогает другой парень.

– Ну а Хулия, Мануэль?

– Я их редко вижу, – Хакобо упер взгляд в пол. – Хулия вся поглощена Исмаэлем. Еще вопросы?

– Урожаи?

– Сушильни работают на полную. Тебе придется сразу погрузиться.

Да, жизнь на плантации будет тяжелой до января, но Килиан любил это время года. Скоро сезон дождей сменится жарой, и он был готов к этому.

– Есть и хорошие новости, братишка: бобы теперь просеивает машина, не нужно водить туда-сюда скребком.

– Отлично.

Килиан повязал галстук и посмотрел на себя в зеркало.

– Куда это ты так вырядился? – спросил Хакобо.

– Иду на праздник: сегодня крещение внука Хосе.

– И что, по такому случаю нужно наряжаться? – нахмурился Хакобо.

Килиан фыркнул.

– А мне так хочется. К тому же галстук всегда можно снять. Пойдешь со мной?

– У меня дела в городе, – Хакобо направился к двери. – Кстати, чуть не забыл! Тут по тебе кое-кто сильно скучает. Думаю, она ждет от тебя подарка из Испании.

– Сад… – вздохнул Килиан. За время его отпуска Сад могла бы сто раз позабыть о нем, но слова брата подтверждали обратное.

– Она все хорошеет и хорошеет, – цокнул языком Хакобо. – Не будь ты моим братом…

Килиан стрельнул в него предупреждающим взглядом.

– Да шучу я, шучу! Уверен, что после стольких месяцев разлуки ты с ней с радостью встретишься. Разве что не нашел себе испаночкудома…

Килиан промолчал. У него не было ни малейшего желания делиться с братом подробностями личной жизни. С помощью бриллиантина он пригладил волосы, бросил последний взгляд в зеркало и вышел из комнаты.

Хосе был рад снова видеть друга. По этой причине или из-за выпитого вина он не желал выпускать Килиана из объятий. Веселье было в самом разгаре, люди пели и танцевали под ритм барабанов. Все были нарядными: мужчины в длинных брюках и белых рубашках, женщины в ярких тюрбанах на голове, и при этом многие в европейских приталенных платьях до колена.

Хосе снова обнял его и понизил голос:

– Я так скучал по тебе, белый человек!

– А я – по тебе, друг мой Йозе! – Килиан говорил совершенно серьезно, но не мог не улыбаться при этом. – Как я не приеду – у вас праздник!

– Такова жизнь – всему надо радоваться. Сегодня-то мы здесь, а завтра – уже с духами.

– А где проходил обряд? Только не говори мне, что отец Рафаэль проделал такой долгий путь сюда!

– Нет, мы сами ездили в Сарагосу, – Хосе подмигнул, – и не снимали обувь, пока не вышли с церковного двора, представляешь!

Килиан громко рассмеялся. Все вокруг говорили на буби и пиджине. Он еще не до конца понимал буби, но пиджин не составлял для него проблем. Приветствуя его, многие поднимали бокалы. Вальдо, Нельсон и Икон подошли и похлопали его по спине. Вальдо, как и Симон, стал старше, Нельсон раздался вширь, щеки его потолстели, а волосы Икона тронула седина, хотя ямочки на щеках все еще придавали ему моложавый вид. Симпатичная толстушка по имени Лиала, жена Икона, потащила Килиана танцевать, вызвав всеобщий смех. Килиан со смущением понял, что впервые видит женщину, которую Икон когда-то согласился разделить с Умару. Как Умару живется на родине? Он до сих пор сожалел о том, что сорвался тогда, но если бы не Хосе, Умару убил бы его.

Вальдо предложил выпить, и напиток обжег пищевод. Рокот барабанов отдавался в груди. Святая вода, елей, церковные свечи – все это было соблюдено, чтобы освободить младенца от первородного греха, но на самом деле эти люди не нуждались в церковном обряде. Творца всего сущего восхваляли громкие голоса, тугие мускулы, пот и горячая кровь.

– Как будто ничто не изменилось за сотни лет… – произнес Килиан завороженно.

Хосе согласно кивнул.

– Да, друг мой. Здесь ничто не меняется с начала времен, а истина вечна. – Он положил руку ему на плечо. – Но теперь у меня есть еще один внук, моя плоть и кровь. Это ли не перемена?

– Ну, теперь ты еще больше дед! – толкнул его Килиан. – Кстати, а где родители? Пойду их поздравлю.

Она подняла на него янтарные глаза – и мир опять перестал существовать, песни смолкли. Глаза сияли, в них читалось, что она рада его увидеть. На ее руках был очаровательный малыш. Безукоризненное платье в широкую полоску оттеняло карамельную кожу.

Моей танцевал в стороне, но все время посматривал в их сторону: не слишком ли много внимания жена уделяет «массе».

Килиан взглянул на младенца.

– Поздравляю! Как его зовут?

– Инико. Это значит – «рожденный в тяжелые времена».

– А они сейчас тяжелые?

Ее голос дрогнул:

– Возможно, все изменится.

Они молча смотрели друг на друга, потом она прошептала:

– Я рада, что ты вернулся, Килиан.

Килиан застыл. Он ведь даже имени ее не знал! Для него она была «дочкой Хосе», сиделкой, ухаживавшей за отцом, а потом и за ним. Он почувствовал, что заливается краской смущения.

– Прости, я… – сбивчиво заговорил он, – я даже не знаю, как тебя зовут…

Она улыбнулась, дотронувшись рукой до ракушек в ожерелье на шее. Я думала, ты никогда не спросишь…

– Даниэла Бисила.

Белокурый кудрявый мальчик лет двух в небесно-голубом комбинезоне играл на полу с машинкой. Маленькие ручки открывали и закрывали дверцы «студебеккера» с круглыми фарами.

– Ты, наверное, Исмаэль? – Килиан наклонился и погладил его по голове. – Да ты вырос! А где твоя мама?

Ребенок уставился на него, пору раз моргнул и вдруг расплакался.

– Ой, я тебя напугал?

– Оба, возьми ребенка! – раздался веселый голос Хулии.

На пороге появилась миниатюрная чернокожая женщина в зеленом переднике и посмотрела на него с удивлением. Килиан узнал подругу Сад и нахмурился. Что она тут делает? Разумеется, Оба сообщит подруге, что видела его.

– Кто-нибудь может сказать хозяйке, что к ней пришел хороший знакомый?

– Килиан! – Хулия выскочила на его голос и радостно заключила в объятья. – Святые небеса! Сколько ж тебя не было! – Она ткнула пальцем ему в грудь. – Нормальные люди отдыхают полгода, а тебя сколько не было? Что за блажь – исчезать вот так? Я уж думала, ты вообще не вернешься!