Черногоров уже забыл о своем наказе, когда информация пришласовсем неожиданная...

Джигит появился совсем не с той стороны, откуда ожидали. Оншел не из дома, где в его квартире уже неделю не зажигался свет, а тащился кдому. Походка его была тяжелая, спина непривычно горбилась, плечи обвисли, аголову покрывала белая повязка.

Двое, которые явно с пистолетами, поспешно переместились, держалисьчересчур небрежно, но взгляды их были прицельными, а вожак из «Русскогоединства», чуя своих по духу, попросил:

– Ребята, сперва мы! Я хочу, чтобы он увидел, что егождет.

Все пятеро сошлись, взяли джигита в кольцо, а когда тотзаметил их, отступать было поздно. За его спиной двое, довольно ухмыляясь,взвешивали в руках монтировки. Вожак сказал с ненавистью:

– Ну, мразь... Получи!

Он коротко замахнулся, а второй с гоготом ухватился заповязку джигита, рванул:

– А почему не зеленая, хрен моржовый...

И осекся, а монтировка вожака застыла в воздухе. Головаджигита была обрита, а на красном воспаленном лбу пламенела огромная выжженнаябуква, похожая на "Н". кожа вокруг буквы почернела и обуглилась,вздулась толстыми багровыми рубцами. Саму букву или знак выжгли так, чтораскаленное тавро явно вдавили в лобную кость. Глаза джигита были воспаленные,красные, под ними повисли темные мешки. Он сильно похудел, совсем не напоминалтого уверенного здоровяка, каким выходил из зала суда.

– Пошли вон, – процедил он с ненавистью. – Аесли такие храбрые, то выходите по одному...

Тот, который сорвал повязку, удивился:

– А когда вы впятером на одного нашего, тоже такговорите?

Он с размаха ударил монтировкой поперек живота. Джигит согнулсяот резкой боли, парень замахнулся, намереваясь врезать по затылку, но вожакперехватил:

– Тюпа, погоди!..

– Ты чего? – удивился Тюпа. – Мы ж пришли сним разделаться!

– Да, но кто это с ним разделался раньше?

– А мне плевать... Бейте его, ребята.

Сбоку ударили монтировкой под колени. Джигит слабо вскрикнули завалился навзничь. Лицо его было перекошено от боли. Кто-то вдруг вскрикнул:

– А я знаю!.. Слышал, что эти чернозадые сами хотеливыяснить... Ну, в их общине. Они ж гады, живут в Москве, как в своем ауле!

Вожак прервал нетерпеливо:

– Что ты слышал?

– Я живу в доме, где эти чернозадые скупили дваподъезда!.. Моя собака с ихними то гуляет, то дерется. Вот и слышал, они междусобой гелгэкали по-своему. А один молодой, что уже и язык забыл, все переспрашивал,ему и сказали по-русски, что надо, мол, выяснить правду самим, а потом... черт,забыл!.. Ага, суд шариата...

Вожак присвистнул. Парни стояли с монтировками наготове,ожидали, когда джигит приподнимется, как-то неловко бить лежачего, они ж не чернозадые,русские никогда не били лежачего, не били в спину...

Джигит явно понимал, что надо лежать пластом, не тронут...скорее всего, не тронут, а если поднимется, то на этот раз по голове врежут совсех сторон, разлетится как спелая дыня, но гордость заставляла напрячь мышцы,подтянуть ноги, превозмогая боль, встать, ибо мужчина должен падать толькомертвым...

Его колено оторвалось от земли, и вожак снова равкнул:

– Не трогать!

Тюпа спросил раздраженно:

– Ты чего?

– Оставим его так, – решил вожак.

– Ты чего? – изумился Тюпа. – Подумаешь,клеймо выжгли!.. Так он в любом косметическом салоне снимет за сотню баксов. Ау черных этих баксов на наркоте знаешь сколько захапано?

– Оставим, – повторил вожак. Его глаза неотрывались от изнуренного лица джигита. – Уважение их общине выкажем. Мол,принимаем их суд... Да и никуда он не денется. Суд шариата древнее нашегоУголовного Кодекса, там эти штуки предусмотрены. В другой раз отрежут... нетолько насильничать не сможет, но и жене не понадобится. Пошли отсюда, ребята!

Он отступил на шаг. Джигит поднялся и попытался надменновыпрямиться, хотя лицо все еще было перекошено от боли в животе. Стоял на однойноге, второй едва опираясь о землю. И хотя выглядело так, что они отступалиперед ним, но вожак орал и сердился, заставляя опустить оружие.

Когда они возвращались к троллейбусной остановке, Тюпа вдругостановился в недоумении:

– Это что ж выходит... Если мы этого гада не добили, томы как бы одобряем их суд шариата?

Вожак на ходу оглянулся:

– А что, не одобряем?

– Да нет, – пробормотал Тюпа, он потащился следом,рассуждая вслух, – припечатали они его хорошо! Скажем так, здоровоприпечатали. Свои, а не пощадили. Но если одобряем, то, как бы признаем и этихчернозадых в нашем городе?..

– Они ж уже тут, – поморщился вожак. – Я ихсам не люблю, но многих принесло в Москву еще при Грозном Иване. Вон естьнесколько Грузинских улиц: Малая, Большая, Средняя, есть Армянский переулок...А мы с тобой в Москву перебрались три года тому из Сибири.

– Нам можно, – твердо сказал Тюпа. – Мырусские! Москва наша. А эти чернозадые, хоть и москвичи в десятом поколении, ноони все равно чужие! Как и жиды, пусть даже перебрались сюда при своем жиденкекнязе Владимире.

Народ на троллейбусной остановке расступился. У дюжихпарней, подогретых водочкой, это за версту видно, всегда быстро кончаютсяслова, и тогда переходят к более весомым аргументам, а тут еще эта продажаоружия....

Вожак посмотрел на народ, прикрикнул на своих:

– Прекратить! Что раскрякались как жидовня вкнессете?.. Соберемся в штабе, обсудим без спешки.

Подкатил троллейбус, но народ пугливо расступился, пустьсадятся, а они пойдут на места, что останутся. Понятно, у кого сейчас штабы.

Вожак зорко осматривал своих орлов. Да, на чернозадых злы,как и раньше. Но... не совсем как раньше.

Этот чертов суд шариата здорово попутал все карты.

На другой день, когда Кречет в течение получаса принималпредставителей разных конфессий, он задержался возле Фазитуллина, муфтияМосковской мечети:

– Я слышал, ваш суд шариата осудил и наказалнасильника... Не слишком ли круто? Это же не публичная порка, после которойследов не остается.

Муфтий поклонился, ответил невозмутимо, чувствуя за спинойнесокрушимую мощь Аллаха:

– Суд выслушал его очень внимательно. Слушали и решалилюди, которым далеко за пятьдесят. Значит, они уже достигли житейской мудрости.И решал не один, а тридцать человек.

Кречет согласился:

– Да, это даже больше, чем в суде присяжных. Но,насколько я знаю, клеймо на лбу в исламе не предусмотрено... Это чисто русское:рвать ноздри, клеймо на лбу и щеках... Так наказывали при отце Петра Первого закурение табака...