Стоун стиснул зубы, чувствуя полнейшее отчаяние. Надежда,что русские будут вести себя по правилам, которые Штаты везде называютобщемировыми ценностями, рухнула.

– Дать малый назад, – сказал он и не узнал своегоголоса. – Самый малый! И предупредить другие корабли, чтобы не поддавалисьна провокации.

Кремер с такой скоростью ухватился за микрофон, что Стоунподумал с презрением и растущим ужасом, что в его время моряки были все-такимужчинами. Богатеет страна, непомерно богатеет. А богатому умирать труднее, чемэтим голопятым...

Он слышал, как внизу тонко вскрикнул лейтенант Грейс:

– Почему мы отступаем? Почему? Это позор!

– Зато живы, – ответил ему угрюмый голос.

Стоун заскрежетал в ярости зубами. Он ощутил, как от лицаотхлынула кровь, а в груди защемило. В последний раз так чувствовал себяпятьдесят лет назад, в смутном детстве, когда старшие ребята отобрали мячик, даеще и попинали, а отец не защитил, а обругал, что не с теми играет.

– Мы должны были!.. Мы в грязи по самые уши!.. Как япосмотрю в глаза своей женщине...

Ассгейт сказал резко, зная, что сейчас на всесильногоадмирала необходимо прикрикнуть:

– Зато посмотришь! А так бы она посмотрела в твоимертвые очи.

Все двоилось и расплывалось в глазах Стоуна. Он вытеркулаком слезы, оказывается его всего трясет, на морде две мокрые дорожки,капает уже на рубашку. Костяшки щипало, там почему-то свежие ссадины, в сердцеколет так, что он хватал ртом воздух, как рыба на берегу, будто горячие слезы,падают прямо на сердце, прожигая его насквозь.

Снизу был крик, брань, звон железа. Вскоре поднялся Кремер,бледный и с трясущимися губами. Не глядя, сказал невесело:

– Одного пришлось...

– Что?

– Повязать. Даже личное оружие отобрали.

Ассгейт поморщился:

– Заразился русскостью... Кто он?

– Мичман О'Брайен, – сообщил Кремер с ненавистью, словноэто главный психоаналитик был виноват в отступлении всесильного флота. –Его родители переехали из Ольстера.

– А, ирландец, – протянул Ассгейт спокровительственной насмешкой. – Ну, эти все еще восприимчивы. Пошлите кпсихиатру на промывку мозгов. Тот расскажет, что все мы от помеси обезьяны сФрейдом, а вовсе не бог нас лепит собственными руками. А раз такие родители, тонечего о какой-то чести... ни у Фрейда, ни у обезьяны ее не было.

– Хорошо, – ответил Кремер мертвым голосом. Глазаего потухли, а голос звучал ровно, как механический. – Сделаем. Здоровье –прежде всего. Плюй на все и береги здоровье. Парень погрустит и... станет каквсе мы.

С мостика эсминца «Стерегущий» донесся истошный вопльвахтенного офицера. В голосе было безмерное удивление, восторг смешанным ссумасшествием:

– Они отодвигаются!.. В самом деле отодвигаются!!!

Рыбаков распорядился:

– Продолжать самый малый вперед.

– Отодвигаются, – прошептал вахтенный, он не верилсвоим глазам. – Они отодвигаются... Надо сообщить командующему.

– Рано, – сказал Рыбаков резко. – Ещечуть-чуть, чтобы сомнений не было. А то случайность, подводные течения, то дасе...

– Да какое подводное! Отступают. Мы их выдавливаем иззалива. Они пятятся, как... как не знаю что!

В кабинете Кречета, мы как тургеневские барышни застылиперед огромными мониторами. Железные горы 7-го флота медленно отодвигались воткрытый океан. Уже все корабли Первого Краснознаменного встали на том месте,где двое суток стоял огромный флот чужаков с их радарами, ракетами, службаминаведения, устрашающими мордами на кабинах истребителей. Глупо идти дальше, итак все ясно. Победу вычисляют не по потерям – бывает и Пирровой, – а закем место стычки. Как не хвали русскую армию, но на Бородинском поле ее нетолько разгромили, но и победили. А сейчас, хотя не прозвучало ни выстрела,миру явлена победа.

На экране второго телевизора в облаках пепла и золывыныривали странные металлические конструкции. Из динамиков несся натужный ревмогучих моторов. Сверхмощные бульдозеры сдвигали щитами оплавленные глыбы.Иногда на миг возникала человеческая фигура, похожая на инопланетное существо вих противорадиационных костюмах. Снизу подсвечивало багровым, словно под ногамивсе еще кипела расплавленная земля. Время от времени все скрывалось в хлопьях серогопепла.

Единый вздох пронесся по всему кабинету, словно у нас теперьодна грудь, одно сердце на всех. Железная армада штатовского флота уже началазамедлять ход, остановилась, только «Четвертый Рим» все еще вспарывал волны,стараясь отойти от флота варваров как можно дальше, снова поставить между собойи русскими стальной забор из кораблей охраны.

Люди задвигались, неверяще проговорил Яузов:

– Черт... неужели... неужели наша доктрина выдержала?

– Первое испытание, – отозвался Коганпредостерегающе, – пока что первый шажок.

Сказбуш с изумлением огляделся:

– И все так просто? И не одной красивой женщины?

Яузов с наслаждением почесал потное, свисающее через ременьбрюхо, рыкнул невпопад:

– Ладно! На портретах все равно будем стройными икрасивыми.

Только Кречет молчал, глаза его невидяще смотрели в окно. Мыдогадывались, о чем думает президент. Наступает тревожное утро нового мира. Встране, где стреляют из каждого окна, перевороты отныне невозможны. Народнаконец-то выходит из спячки.

– Отступление закончено, – проговорил он медленно,словно еще не веря себе. – Пора подумать об ответном ударе.