Вован Паршин отделался легким испугом, хотя ожидал репрессий. Теперь он купил квартиру в Амстердаме и живет в ней с каким-то очередным своим дружком, кажется, модельером женского белья. Как подумаю, что мою пижаму создавали его руки, так неизменно тянет в душ. Простите мой сексуальный шовинизм, но знакомство с Паршиным вызвало у меня особое отношение к сексуальным меньшинствам.

Разумеется, уголовным делам, случившимся в нашем доме, не только не дали хода, о них даже в газеты информация не просочилась. Это и понятно. Капитан Синичкин теперь служит не на Петровке, как то пророчил ему папа, а на Лубянке. Он уже большой человек, в чине полковника. А вот о майоре Ляпове я ничего не слышала. Похоже, он уволился из органов и прозябает где-то на гражданке, как у нас говорят. Хотя вряд ли прозябает на гражданке в России. Скорее всего, приютился где-нибудь за рубежом и молится богу, чтобы не попасть на глаза Синичкину, потому что последний расстался с ним враждебно.

Чем же закончить свою историю? Пожалуй, сегодняшним днем и закончу. Неделю назад я переехала в Патан. До этого я три дня жила в отеле Катманду, но жизнь в этом городе показалась мне невозможной из-за грязи и ужасного зловония на улицах. Не понимаю, почему Непал пользуется таким туристическим спросом. Я думала над этим, обходя одну помойную кучу за другой в самом центре Катманду у базарной площади. Делать тут абсолютно нечего, а храмы и горы на картинках смотрятся куда лучше, чем в действительности. Правда, попав в Патан, я переменила свое мнение — тут действительно очень красиво. Тут абсолютно иной мир, иная религия, иная культура. Тут меня посещают иные мысли. Тут я впервые задумалась о прощении и даже позвонила Виктории. Виоле пока почему-то не могу. Но в Непал меня привело вовсе не желание увидеть другую жизнь.

Каждое утро я выхожу из отеля с единственной надеждой. Я брожу по лабиринту наварского города до заката, ожидая, что вот-вот из-за поворота покажется знакомая фигура. Почему-то я представляю отца в белом льняном костюме, с тросточкой, с такой, с которыми ходили джентльмены начала века. Мне часто вспоминаются слова Павла о том, что жизнь нелепа и непредсказуема. Жизнь нелогична. Жизнь — это лабиринт. Но я все хожу по этому лабиринту в надежде постичь скрытую в нем логику. Я хожу по лабиринту. Значит, я живу. Или мне это по-прежнему только кажется?