стоял у вершины поверженной мохалы, которую только что сломал под корень. Теперь он обрывал листья, набивая ими свой вместительный желудок.

Овладев наконец даром речи, Черныш прерывисто зашептал:

— Осторожно, баас Блоом! Не подходи! Остерегись! Это злой старый клау! Ух! Он дурной. Я его знаю, старого чертова быка!

Этими сбивчивыми словами Черныш хотел предостеречь хозяина, чтоб он не приближался опрометчиво к великану.

Бушмен узнал в нем самого опасного из слонов — бродягу.

Покажется загадочным, откуда Черныш это заключил: ведь слон-одиночка ничем, собственно, не отличается внешне от других своих сородичей. Но наметанный глаз бушмена умеет кое-что прочесть в облике животного, как мы по неуловимым признакам отличаем злого и опасного быка от более добродушного или дурного человека от хорошего.

Да и сам ван Блоом и даже Гендрик поняли по виду слона, что он свиреп и дик и что действовать надо осторожно.

Охотники притаились в кустах и несколько минут наблюдали за четвероногим великаном. Чем дольше они глядели, тем более крепло в них решение напасть на него. Вид огромных бивней был слишком соблазнителен для ван Блоома; он ни на секунду не допускал мысли о том, чтобы отказаться от борьбы и дать животному уйти. Во всяком случае, он всадит в него две — три пули, а если представится возможность и если первых двух не хватит, — что ж, можно будет всадить и больше. Нет, ван Блоом не откажется без боя от этих чудесных бивней!

Он тотчас стал соображать, как вернее всего повести нападение, но время не ждало, и план не успел созреть. Слон казался неспокойным и, видимо, готов был двинуться дальше. С минуты на минуту он мог уйти и затянуть преследование на много миль, а то и вовсе скрыться от охотников в густой заросли «стой-погоди».

Эта перспектива ускорила решение ван Блоома сразу же пойти в атаку и, подступив к слону как можно ближе, выпустить в него заряд. Он слышал, что меткая пуля в лоб уложит любого слона, — только бы найти позицию, откуда можно было стрелять зверю прямо в морду. Ван Блоом считал себя достаточно метким стрелком, чтобы не промахнуться.

Он, впрочем, ошибался. Слона не убивают выстрелом в лоб. Такие сведения можно получить от джентльменов, охотившихся на слонов в своем кабинете, хотя другие кабинетные люди, анатомы — отдадим им должное, — ясно доказали, что этот способ невозможен ввиду особого устройства слоновьего черепа и расположения его мозга.

В то время ван Блоом разделял это ложное представление и потому допустил большую оплошность. Вместо того чтобы искать позицию для выстрела в бок, которую он нашел бы куда легче, он решил обойти слона кругом и выстрелить ему прямо в морду.

Оставив Гендрика и Черныша в тылу у противника, он под прикрытием кустов пополз в обход и наконец достиг тропинки, которую слон мог бы выбрать с наибольшей вероятностью.

Едва успел он занять свою позицию, как исполин двинулся прямо на него своей величавой поступью; и, хотя слон не бежал, а только шел, он пятью — шестью гигантскими шагами приблизился почти вплотную к засаде охотника. Животное еще не подавало голоса, но при каждом его движении ван Блоом слышал странный клекот или урчание, как будто в его огромном брюхе переливалась вода.

Ван Блоом стоял за стволом большого дерева. Слон до сих пор не замечал его и, может быть, прошел бы мимо, не подозревая о присутствии врага, если б тот позволил ему. У охотника и впрямь мелькнула такая мысль, потому что, как ни был он смел, при виде лесного великана у него на мгновение замерло сердце.

Но вот снова дуга слоновой кости блеснула перед его глазами, снова вспомнил он цель, которая привела его сюда, вспомнил о погибшем состоянии, о своем намерении нажить его, поставить на ноги детей… Эти мысли укрепили в нем решимость. Длинный ствол громобоя опирался на сук, дуло глядело прямо в лоб надвигавшемуся слону. Зрачок охотника сверкнул в прицельной рамке, грянул гулкий выстрел, и на мгновение облако дыма застлало все перед глазами… Ван Блоом услышал хриплый трубный рев, услышал хруст ветвей и урчание воды, а когда дым рассеялся, охотник, к своему великому смущению, увидел, что слон все еще стоит на ногах как ни в чем не бывало.

Пуля попала в ту самую точку, куда метил стрелок, но, вместо того чтобы нанести животному смертельную рану, она только привела его в крайнюю ярость. Слон теперь метался, ударял бивнями о стволы, хоботом обламывал ветви и швырял их в воздух, видимо совсем не понимая, что же это так дерзко щелкнуло его по лбу. К счастью для ван Блоома, толстый ствол дерева скрывал его от слона. Если бы разъяренный зверь заметил в это мгновение человека, ван Блоому бы несдобровать, но охотник знал это, и у него достало хладнокровия сохранить молчание и покой.

Иначе повел себя Черныш. Когда слон зашагал вперед, бушмен и Гендрик пошли, крадучись, вслед за зверем через мохаловую рощу. Они пересекли даже открытую поляну и вступили в кусты, где сидел в засаде ван Блоом. Когда Черныш услышал выстрел, а затем увидел, что слон невредим, мужество изменило ему. Он оставил Гендрика и кинулся обратно к мохаловой роще, оглашая воздух пронзительными криками.

Крики достигли ушей слона, и он тотчас же бросился в ту сторону, откуда они доносились. В одно мгновение он вынырнул из кустов и, увидев на открытой поляне бегущего человека, бешено ринулся за ним. Гендрик, который не трогался с места и остался незамеченным в прикрытии кустов, выстрелил по пронесшемуся мимо зверю. Пуля, угодив в лопатку, только усилила ярость слона. Он мчался, не останавливаясь, вслед за Чернышем, вообразив, несомненно, что бедный бушмен и причинил ему боль, происхождение которой он плохо понимал.

Лишь несколько секунд прошло после первого выстрела, а охота приняла новый оборот. Черныш едва успел выскочить из кустов, как слон уже мчался за ним, а когда бушмен повернул к мохаловой роще, он был на каких-нибудь