Раньше в деревнях так и говорили, что «война из баб мужиков понаделала». Так то ли возмущался, то ли восхищался один из героев романа Алексея Толстого «Хождение по мукам»: «Что с ними сделалось за эти четыре года – не поверите! Вернулись мы с войны, смотрим – другие бабы стали. Теперь их не погладишь вожжами, – сам сторожись, гляди веселей. Ах, до чего же бойки стали бабы…» Да, женщина уже не та. К чему ей патриархальничать, для кого, если «патриархов» как таковых рядом нет? А если и есть, то уже не те, что были прежде.

Эта неизбежная метаморфоза женщины очень хорошо показана в таком, казалось бы, совершенно «не женском» фильме, как «Крёстный отец» Фрэнсиса Копполы. Там мать главного героя является женой мафиози, человека жесткого и беспощадного к «чужим» и мягкого и доброго к «своим». Ей известно, что он убивает людей, но она мыслит по схеме: всё, что делается в интересах «своих», семьи, то и правильно. Она останется с ним, даже если своими глазами увидит, как он расправляется со своими врагами, потому что они для неё – чужой и ничего не значащий мир. А её мир – это её семья. Зачем ей думать о тех чужих мирах, об этих совершенно чужих ей людях, населяющих их, словно бы другие галактики? Она их всё равно не знает и никогда не узнает. Её семья не дружит с чужими, живёт обособленно своим сплочённым кланом. Ей самой некогда дружить, на это просто нет времени: семья требует заботы, дома масса дел, куча детей и внуков. Она живёт с преступником, но он преступник только по меркам этих чужих для неё миров, а для неё он почти бог. Она рожает ему – именно ему, а не только для себя, как принято считать в современном мире, детей. Дети ему нужны для продолжения дела семьи, клана. Он сам воспитывает их как будущих членов этого клана. Этот клан и является для патриархальной женщины её государством, за пределы которого она не собирается выходить. Во всяком случае, пока её ничто и никто из него не выталкивает ни словами, ни поступками. Но такой можно быть только при патриархальном мужчине. А уж никак не при каком-нибудь вялом и безответственном хлюсте, при инфантильном и легкомысленном завсегдатае ночных клубов, кабаков и казино, которому если и нужна жена, то только как нянька и источник финансов для его непрекращающихся развлечений.

Но пока она уверена в этом своём маленьком «государстве», как в себе. У неё и тени мысли нет, что её муж, каким бы он ни был, когда-нибудь додумается променять её на кокотку какую-нибудь, с которой гораздо веселее, чем с женой. Он и не стремится к этой беспечности, он так и говорит, что беспечными могут быть только женщины и дети, а никак не мужчины. Он вряд ли когда-нибудь явится под утро помятым и с виноватым видом начнёт лопотать что-нибудь вроде: «Я что, не имею права в конце рабочего дня попить пивка с друзьями и расслабиться?». Его друзья – это его братья, мужчины его семьи и «дружественных» кланов. Расслабляться ему не к чему, так как надо контролировать очень многие моменты жизни.

От правильного выбора правильной жены для такого человека зависит успех всех его дальнейших дел. Обратил внимание на то, что в патриархальной семье без надобности – пиши пропало. Такой муж никогда не упрекнёт жену тем фактом, что она обыкновенная баба, а не какая-нибудь выдающаяся личность своей эпохи. Также он не додумается обвинить свою жену в том, что она труслива, боится сделать успешную карьеру за пределами дома и не может обскакать мужчин в их занятиях; что она сидит у него на шее и не приносит денег в дом. Да, она не работает на социум, на общество, на государство, но зато она работает на его семью, так как это и есть её и социум, и общество, и государство «в одном флаконе». Это и есть её карьера. Даже если мужчины её семьи погибнут от вендетты, то заботу о ней возьмут их соратники, так что ей не придётся идти на мануфактуру нитки за копейки перематывать. Дети никогда не оставят её без крыши над головой и средств к существованию, не отдадут в дом престарелых, как это теперь часто бывает в «демократических» семьях, где авторитет старших утрачен из-за всеобщего уравнивания буквально во всём, а отцов местами вообще нет, и никогда не было.

Так она и живёт, эта патриархальная мать семейства. Ей не кажется, что жизнь проходит мимо неё, пока она сидит в четырёх стенах своего дома, потому что это и есть её Вселенная. И ей в ней не тесно, её не манят другие дали. А её дети уже так не могут. Ни у кого из них не получается такой же патриархальной семьи. Её дочь поначалу старательно играет патриархальную жену, но ничего у неё не получается, словно актрисе поручили не её роль: муж не тот, уважение к себе он может «завоевать» только с помощью кулаков и то на время, и сама она уже не та. То и дело срываются на банальную демократию в семье по схеме «Ты дура! – Сам дурак!». Другое поколение, выросшее на образцах, где мужчина и женщина не так уж и отличаются друг от друга.

А вот жена её сына – это уже совсем иной тип женщины. Эта типичная американка из поколения «невест войны» понимает, что уже не может пассивно ждать, когда кто-нибудь предложит ей руку и сердце, так как число кавалеров сильно поубавилось, а вот количество невест выросло неимоверно, поэтому уже недостаточно быть просто молодой и симпатичной, а надо быть активной. Она уже работает и не боится работать. И работает не только на себя и своих родителей, а и на свой социум. То есть умеет не только обеспечить пусть небольшой кусок хлеба себе и своей семье, но и вносит определённый вклад в жизнь общества и страны, в которой живёт. Естественно, ей уже интересна её страна, её социум, в котором она живёт и полноправной единицей которого она является. Это и есть её личное государство, её мир, поэтому любого, кто будет представлять угрозу для жизни и уклада её мира, для граждан этого государства, в котором она живёт и работает, она станет считать и своим личным врагом. Она уже не может равнодушно смотреть сквозь пальцы на занятия своего мужа, пусть он и говорит, что «это в интересах нашей семьи», а постоянно докапывается: а откуда ты знаешь этих громил, а что это за обгоревшая машина, а не пострадал ли кто-нибудь из окружающих, когда она взорвалась, а куда пропал твой брат, а что это за стрельба, а что стало с мужем твоей сестры? И он уже не может сказать ей правду: «Да, я убиваю людей». Он вынужден врать, потому что она мыслит уже по другой схеме, нежели его мать. Она раздражает патриархальный мир, который словно бы хочет сказать ей: «Не совала бы ты повсюду свой нос, дура серая!», но она считает: «Всё, от чего страдают люди моей страны, неправильно. Я не должна жить с человеком, который нарушает закон, потому что это против моей страны и моего мира». Он от этого не перестанет нарушать закон, и их дети не перестанут от этого быть их общими детьми, но ей важно не оставаться рядом с этим человеком, чтобы не рассориться со своим миром, не потерять его, а заодно и себя. Она уже не уверена в своей семье и понимает, что семья может рухнуть в любой момент. А вот в своём социуме она уверена, так как там её всегда примут, поймут и поддержат. Более того, она прямо заявляет мужу, что не хочет ещё одного сына в этом безумном мире непрерывной мести и войны, потому что начинает чувствовать себя уже не матерью, а машиной по воспроизводству нового пушечного мяса для новых вендетт. Ей уже душно и тесно находиться только в стенах своего дома, потому что там её начинает преследовать мысль, что жизнь проходит мимо неё, что жизнь начинается как раз за пределами этого патриархального и скучного дома, где женщине отведена незавидная роль разгребать весь тот хаос, который на каждом шагу создают мужчины. Словно бы специально его и создают, чтобы хоть чем-то «занять» женщину, которая, по мнению сильного пола, валяет дурака. С хаосом, порождённым мужчинами, обязана справляться женщина? Ну уж нет! Для неё оставить такую семью – не предательство. А вот предать свой социум, своё общество – это преступление. Для патриархальной женщины безразлично, что от дел мужчин её семьи страдают другие. Для неё это не преступление, поэтому она, зная, что муж идёт убивать, нежно спросит, будет ли он дома к ужину и что ему приготовить. Он идёт укреплять позиции своего клана, а значит, и её семьи, её детей, её государства, кроме которого у неё ничего больше нет на целом свете.