Она писала ему много писем, но почта работала неважно, и пришло всего два ответа от него, а потом он и вовсе перестал отвечать, и она почувствовала, что с ним случилось что-то страшное. Ей тогда приснился ужасный сон, в котором он, якобы, умер, и его закопали в чужую землю чужие люди, а она идёт по этой потрескавшейся от зноя земле, ищет его могилу и вдруг слышит, как он зовёт её откуда-то из-под толщи этой раскалённой почвы. Она проснулась и разрыдалась, разбудив весь дом и изрядно испугав своих родителей и братьев.

Так он ушёл и не вернулся. Вместо него пришёл какой-то другой человек с седой головой, чужой и незнакомый, который прятался ото всех. Этот человек пришёл так тихо, что несколько дней никто на улице и не знал об этом, пока он не начал кричать по ночам. Она видела других ребят, которые возвращались оттуда, но никто из них не изменился так, как он.

Однажды, тёплым весенним вечером, она вырезала цветы из бумаги для детского утренника, как в окно её комнаты, легко подтянувшись на подоконнике, неслышно запрыгнул какой-то огромный мужик. Он так тихо передвигался по её маленькой комнатке, что казалось, будто это тень, а не человек. Она не сразу поняла, что это ОН, и сначала очень испугалась и забилась от него в угол, а он сел перед ней, уткнулся ей в колени, заплакал и сказал, что совершил что-то ужасное, ударил какую-то девчонку на танцах, и сам не знает, как это получилось. Она его успокаивала, гладила по седой голове, говорила, что всё пройдёт, что на самом деле он совсем не такой.

– Ну, здравствуй, Котя, – сказала она ему, и они стали вспоминать то счастливое, навсегда ушедшее время, когда были детьми. Как он подарил ей пуговицу, которую она до сих пор хранит в шкатулке. И то, как он добыл ей кувшинку, гербарий из которой лежит у неё в столе вместе со всеми его письмами к ней. И как они вместе лечили сломанное крыло у потрёпанного кошкой воробья, а потом целый день дружно ревели в три ручья, когда воробей всё-таки умер. И они тихо смеялись и радовались тому, что снова встретились и что всё ещё будет хорошо. Потом она уложила его спать на свою кровать, и он свернулся калачиком и заснул, а она всю ночь не спала, вырезала цветы и вздрагивала, когда он всхлипывал во сне, как всхлипывают маленькие дети. Но она была рада тому обстоятельству, что её Котя на самом деле жив, что он вернулся другим, но теперь она разглядела его, и её верное сердце ликовало от счастья.

Утром он сказал ей, что они обязательно будут вместе, и исчез на долгое время, уехал в другой город. Она краем уха слышала о том, что он теперь живёт в заводском общежитии и что с ним бывают даже какие-то девицы, и решила его забыть. Она подумала: «Я люблю его, как и своих братьев, и буду всегда его любить, как младшего брата… И ну его к лешему, болтуна этого! Мало ли на свете таких болтунов». И ей почти удалось заставить себя не думать о нём. Она даже как-то прошла мимо него, когда возвращалась с работы вечером, а он шёл с электрички. Она прошла и не поздоровалась – сделала вид, что не узнала его, – но почувствовала в темноте, как он удивлённо посмотрел ей вслед. А потом всю ночь он неслышно ходил вокруг её дома, и ей было страшно, что он заберётся в окно, и в то же время радостно, что он где-то рядом и хочет видеть её. Она проверила все запоры, но всё равно не спала всю ночь, а он пару раз тихо стучал в стекло, но она твёрдо решила: не дождёшься, братец-волк. Её женское, неразумное с точки зрения холодной и высокомерной логики, но живое сердце сильно билось от счастья, а строгий рассудок осуждал эту радость. «Чему ты радуешься? – ворчал рассудок. – Там, под окнами, ходит мальчик, которому чуть больше двадцати, а тебе уже за тридцать. У него уже своя жизнь, а у тебя – только одиночество, потому что ты никого, кроме него, не видишь и ни о ком думать не можешь». Но всё равно её сердце никому так не радовалось, как ему, и она ничего не хотела, да и не могла с этим поделать.

Когда утром она выгоняла корову в стадо, он вышел откуда-то из сумерек ей навстречу и сказал, что приехал за ней. Она засмеялась и отмахнулась от него, сказав, что ей некогда. Тогда он сгрёб её в охапку и понёс в свой дом, и жадно смотрел на неё, на её пушистую толстую косу цвета белого хлеба, и вспомнил, как он любил в детстве эти крупные завитки светлых волос на её нежной шее и висках, и то, как она всегда поёживалась, когда кольца её локонов щекотали ей щёки и уши при лёгком ветре. И ещё он вспомнил, как уже в детстве бешено ревновал, если на эту её красоту смел обращать внимание кто-нибудь другой, особенно из тех, кто был старше его. Он тогда решительно брал её за руку и тащил куда-нибудь, сочиняя на ходу, что где-то там он нашёл то ли бездомного котёнка, то ли пораненного воробья, которого только она может спасти. И как он обожал её большие и внимательные глаза, которыми она на него потом всегда смотрела, эти тонкие пальцы её ласковых, но сильных рук, которые не огрубели даже от деревенских забот и хлопот…

Она упиралась ему в грудь маленькими кулачками, но он только ещё больше ошалел от такой трогательной беззащитности этой маленькой женщины перед ним. Она хотела его ударить, но не смогла, потому что для неё не было ничего страшней, как ударить человека или кого-либо ещё. Вместо этого она провела ладонью по его щеке и удивилась, как вырос этот мальчик Костя. Когда-то она носила его на руках, а теперь он её куда-то решительно тащит совсем с небратскими намерениями, и у него на щеках уже растёт щетина, и его крепкая ладонь теперь в два раза больше её ладошки. Она стала внимательно и серьёзно его разглядывать и вдруг спросила тоном старшей сестры:

– Это ты, Котёнок?

– Я.

– Как же ты вырос. Совсем уже взрослый мужчина. Это ты в своём общежитии научился так баб уламывать? Хорош дикарь, нечего сказать! Наверно, у тебя уже и невеста есть, или как там теперь всё это называется?

– Нет, – хмуро ответил он. – Ты моя невеста.

– Я? Нет. Слишком уж ты молод для меня, мальчик. Да и вообще в нашей деревне после тридцати лет баб замуж уже не берут… Я когда-то давно хотела, чтобы у меня были дети, похожие на тебя: такие же красивые, умные и сильные. А теперь не хочу.

– Почему?

– Потому что «почему» кончается на «у», – улыбнулась она. – Я думала, что ты уж и не вспомнишь обо мне. Всё ждала и ждала чего-то, как дура. Мечтала… Смешно даже признаться в этом. Никогда не думала, что стану старой девой, а вот стала. Думала, что будет у меня хороший дом, хорошая семья, хороший муж, а ничего этого не случилось… Но всё-таки хорошо, когда ты рядом.

Она убрала ему седую чёлку со лба, а он совсем растерялся от таких простых и пьяняще-нежных слов, каких ему не говорила ещё ни одна женщина. Они и не успевали ему ничего сказать, прежде чем он добивался своего и терял всякий интерес к дальнейшему общению. Он хотел сказать ей, что всё это у неё ещё будет, что он в лепёшку разобьётся, но достанет для неё всё, чего она только пожелает, что она стала ещё прекраснее, чем прежде… Но поймал себя на мысли, что она не станет слушать этот его банальный мужской бред, и голова его вдруг пошла кругом и кровь зашумела в ушах, так что он и забыл, куда и зачем идёт с этой, такой знакомой и в то же время незнакомой, женщиной на руках.