Там были мужики с картузами и шапками на голове, в рубахах в мелкую клетку и широких кафтанах. Встречались и местные поволжские простолюдины, их легко было отличить по синим штанам, заправленным в сапоги, льняным розовым рубашкам, перепоясанным веревкой, плоским картузам или фетровым кепкам. Женщины, носившие хлопчатобумажные платья в цветочек, яркие переднички и косынки с алым узором, попадались, как правило, среди пассажиров третьего класса: этим, едущим домой, к счастью, можно было не беспокоиться о том, что предстоит долгий обратный путь. Та часть палубы, где они ютились, была до отказа забита народом. Поэтому пассажиры с кормовой части судна избегали соваться туда, в разношерстную толкучку тех, кому полагалось тесниться у палубных люков.

Тем временем «Кавказ», во всю мочь работая лопастями, двигался меж двух волжских берегов. Навстречу ползло множество судов, груженных всевозможными товарами: буксиры тащили их вверх по течению – в Нижний Новгород. Затем потянулись плоты из бревен, длинные, словно бесконечные пряди водорослей Саргассова моря в Атлантическом океане, а также баржи, утопленные в воду по самый планшир, перегруженные настолько, что впору пойти ко дну. А ведь все это теперь стало бесполезным, коль скоро ярмарку, едва успевшую открыться, только что грубо разогнали.

Над берегами Волги, о которые билась волна, поднимаемая проходящим пароходом, взлетали, испуская оглушительные крики, целые тучидикихуток. Чуть дальше, на иссохших равнинах, местами поросших ольхой, ивами и осинами, там и сям паслись темно-рыжие коровы, темнели коричневые стада баранов или многочисленные скопища свиней с их белыми и черными поросятами. Иногда появлялись и поля, засеянные худосочной рожью или гречихой, они тянулись вдаль чуть не до горизонта – прибрежные земли были частично возделаны, но, в конечном счете, никаких примечательных ландшафтов не наблюдалось. Если бы какому-нибудь рисовальщику вздумалось искать среди этих однообразных пейзажей живописное местечко, его карандаш остался бы без дела, так и не обнаружив ничего, что достойно запечатления.

Прошло уже два часа с момента отплытия «Кавказа», когда юная ливонка обратилась к Михаилу Строгову:

– Ты едешь в Иркутск, братец?

– Да, сестрица, – отвечал молодой человек. – У нас обоих одна дорога. Стало быть, где я пройду, пройдешь и ты.

– Завтра я тебе расскажу, братец, почему я с берегов Балтики отправилась аж за Уральские горы.

– Я тебя ни о чем не спрашиваю, сестра.

– Ты все узнаешь, – сказала девушка, и горькая усмешка тронула ее губы. – Не пристало сестре что-либо скрывать от брата. Но сегодня не смогу… Я вконец разбита от усталости и отчаяния!

– Хочешь пойти к себе в каюту и отдохнуть? – спросил Михаил Строгов.

– Да, да… а завтра…

– Ступай же…

Он не закончил фразу, вдруг заколебавшись, словно хотел назвать свою спутницу по имени, которого еще не знал.

– Надя, – произнесла она, протягивая ему руку.

– Иди, Надя, – отвечал Михаил, – и без всяких церемоний располагай своим братом – Николаем Корпановым.

С тем и проводил девушку в расположенную на корме каюту, снятую специально для нее.

Вернувшись на палубу, Михаил Строгов стал жадно прислушиваться к разговорам, ведь иная новость могла бы внезапно изменить его планы. Он смешался с толпой, переходил от одной группы пассажиров к другой, держал ухо востро, но сам в беседах не участвовал. Впрочем, если бы кто-то случайно обратился к нему с расспросами и пришлось бы отвечать, он выдал бы себя за купца Николая Корпанова, который рассчитывает на борту «Кавказа» достигнуть Уральских гор. Ведь было отнюдь не желательно, чтобы кто-нибудь догадался о его особом разрешении, позволяющем отправиться в Сибирь.

Естественно, что чужестранцы, пассажиры парохода, ни о чем другом не говорили, как только о событиях дня, губернаторском приказе и его последствиях. Эти бедняги, едва пережившие тяготы пути из Средней Азии, а теперь вынужденные туда вернуться, если не выражали во весь голос свой гнев и отчаяние, то исключительно потому, что опасались. Их удерживал страх перед русскими властями, смешанный с почтением. Ведь, чего доброго, вдруг на борт «Кавказа» тайком проник какой-нибудь полицейский инспектор, которому поручено надзирать за пассажирами. Так что лучше держать язык за зубами: выдворение все же предпочтительнее, чем заключение в крепость. Поэтому торговцы, собираясь группами, либо помалкивали, либо обменивались столь осторожными замечаниями, из которых не вытянешь каких-либо полезных сведений.

Да, здесь Строгову не перепало ничего интересного. Он даже не раз замечал, что говорящие замолкают при его приближении, ведь никто его не знал. Зато вскоре до его слуха донесся громкий голос: видно, его обладатель мало заботился о том, услышит его кто или нет. Говорил он весело, по-русски, но с иностранным акцентом. Его более сдержанный собеседник отвечал на том же языке, но и для него русский явно не был родным.

– Как?! – воскликнул первый. – Неужели я встречаю на этой посудине вас, любезный мой собрат, вас, с кем я беседовал на имперском празднестве в Москве, кого мельком видел в Нижнем Новгороде?

– Да, это я, – сухо обронил второй.

– По правде сказать, не ожидал, что вы так сразу устремитесь по моим следам, наступая на пятки!

– Я не следую за вами, сударь. Я вам предшествую!

– Предшествуете? Вот еще! Сойдемся на том, что мы шагаем в ряд, единым фронтом, как солдаты на параде, и, если вам угодно, могли бы, по крайности, пока согласиться, что ни один не обскакал другого!

– Совсем напротив. Я обгоню вас.

– Это мы еще посмотрим, когда окажемся на театре военныхдействий. Но до тех пор – какого черта? Давайте останемся просто попутчиками. У нас еще будет время стать соперниками!

– Врагами.

– Врагами, идет! Вы, дорогой собрат, чрезвычайно точно выражаетесь, это меня восхищает. С вами, по крайней мере, знаешь, что к чему.

– А корень зла в чем?

– Ни в чем, все в порядке. Я лишь просил бы у вас позволения, в свою очередь, уточнить наши взаимоотношения.

– Уточняйте.

– Вы направляетесь в Пермь, как и я?

– Как и вы.

– А из Перми, по всей вероятности, в Екатеринбург, поскольку это лучший, самый надежный путь, чтобы перейти через Уральские горы?

– Возможно.

– Как только перейдем хребет, мы окажемся в Сибири, то есть в краю, который подвергся нашествию.

– Мы там будем!

– И тогда, но только тогда, настанет момент сказать: «Каждый за себя, и Бог за…»

– Бог за меня!

– За вас одного? Прекрасно! Но поскольку впереди у нас неделя нейтралитета, а новости наверняка не посыплются на нас по дороге, будем друзьями до того момента, когда снова станем соперниками.

– Врагами.