Правда, вторая дорога – та, о которой Михаил только что вспоминал, – не поворачивает к Перми, хоть это и небольшой крюк, а ведет из Казани в Ишим прямиком, проходя через Елабугу, Мензелинск, Бирск, Златоуст, которые еще на европейской территории, затем, уже в Сибири, – через Челябинск, Шадринск и Курган. Может быть, она немного короче другой, но это преимущество сводится на нет из-за отсутствия почтовых станций, скверного состояния дороги, а также потому, что деревни там встречаются редко. Поэтому Михаила Строгова можно было бы только похвалить за сделанный им разумный выбор, и если бы, что весьма вероятно, эти цыгане отправились второй дорогой, у него были все шансы добраться до Ишима раньше них.

Час спустя колокол на носу «Кавказа» зазвонил, созывая пассажиров, прежних и вновь прибывших. Было семь часов утра. Погрузка горючего завершилась. Металлические крышки пароходных котлов содрогались под напором пара. Судно готовилось отчалить.

Путешественники, ехавшие из Казани в Пермь, уже заняли свои места на борту.

Тут Михаил Строгов заметил, что из двух иностранных журналистов на пароход вернулся лишь один – Гарри Блаунт.

Похоже, Альсид Жоливе не успеет к отплытию?

Однако в ту секунду, когда отдали швартовы, француз все-таки появился. Он мчался со всех ног. Пароход был переполнен, и даже сходни уже лежали, убранные, на пристани, но Альсида Жоливе такой малостью не смутишь: с ловкостью циркача он перепрыгнул с причала на борт «Кавказа», чуть ли не в объятия собрата по перу.

– Яуждумал, судно уйдет без вас, – с кисло-сладкой миной промолвил последний.

– Ба! – вскричал Альсид Жоливе. – Я бы вас настиг, даже если бы для этого пришлось нанять судно на средства моей кузины или гнать на почтовых, платя за лошадь и за каждую версту двадцать копеек. Что вы хотите? От пристани до телеграфа далеченько!

– Вы успели побывать на телеграфе? – Гарри Блаунт поджал губы, отчего они стали еще тоньше.

– Я был там! – ответил Альсид Жоливе, сияя самой любезной улыбкой.

– Связь все еще достигает Колывани?

– Об этом я ничего не знаю, но могу вас уверить, что, к примеру, между Казанью и Парижем связь есть!

– Вы отправили депешу… вашей кузине?

– Притом вдохновенную!

– Значит, вы что-то узнали?..

– Ну, папочка, как выражаются русские, я же хороший мальчик, – отвечал Альсид Жоливе. – Я ничего не могу от вас скрывать. Азиаты во главе с Феофар-ханом прошли Семипалатинск и двигаются вниз по течению Иртыша. Можете извлечь из этого пользу для себя!

Как? Столь важная новость, и Гарри Блаунт ее не знал, а его соперник, по всей видимости, вытянул ее из какого-нибудь казанского жителя, чтобы тотчас передать в Париж! Английскую газету обогнали! Что ж, Гарри Блаунт, не прибавив ни слова, заложил руки за спину, удалился на корму и там сел.

Около десяти часов утра юнаяливонка вышла из своей каюты на палубу. Михаил Строгов шагнул навстречу, протянул ей руку и повел девушку в носовую часть палубы «Кавказа».

– Гляди, сестра, – сказал он.

Действительно, ландшафт заслуживал, чтобы его рассмотрели повнимательней.

«Кавказ» в этот момент приближался к месту слияния Волги и Камы. Здесь пароходу предстояло покинуть русло великой реки, по течению которой было пройдено более четырехсот верст, чтобы продолжать путь теперь уже вверх, на четыреста шестьдесят верст (490 километров) по другой, тоже не маленькой реке.

В этом месте воды двух рек, несколько различные по цвету, смешивались, и Кама оказывала левому берегу примерно туже услугу, какую Ока оказывает правому, протекая через Нижний Новгород, иначе говоря, несколько очищала его своими прозрачными водами.

Кама здесь разливается во всю ширь, и ее лесистые берега очаровательны. Несколько парусов, оживляя картину, белели на фоне ее прекрасных вод, испещренных солнечными бликами. Берега поросли осинами, ольхой, а кое-где и высокими дубами, вершины которых вдали на горизонте образовывали плавную линию, несколько размытую в ослепительном сиянии полудня, так что очертания дальнего леса порой сливались с небесной синевой.

Но юная ливонка, казалось, не замечала этих красот природы, не способных даже на краткий миг отвлечь девушку от ее мыслей. Она не видела перед собой ничего, кроме цели, к которой стремилась. Кама была для нее лишь дорогой, по которой проще до этой цели добраться. Глядя на восток, она словно бы старалась пронзить взглядом неподатливое пространство, лежащее за горизонтом, и глаза ее в эти мгновения загорались странным огнем.

Когда спутник взял ее за руку, Надя помолчала, не отнимая руки, потом повернулась к нему и спросила:

– Сколько верст отсюда до Москвы?

– Девятьсот!

– Девятьсот из семи тысяч! – прошептала девушка.

Как раз наступило время завтрака: судовой колокол забренчал, возвещая об этом. Надя последовала за Строговым в ресторан, но не притронулась к закускам, которые подавались там как отдельное блюдо – икра, селедка, порезанная мелкими ломтиками, ржаная водка с анисом, призванная подстегивать аппетит, как принято во всех странах Севера, хоть в России, хоть в Швеции или Норвегии. Надя вообще ела мало, возможно, по привычке бедной девушки, чьи средства весьма ограничены. Поэтому Михаил Строгов счел своим долгом удовлетвориться тем же меню, каким ограничивается его спутница, то есть небольшим куском так называемой кулебяки – это нечто вроде пирога с яичными желтками, рисом и мясным фаршем, с красной капустой, фаршированной икрой («икра» – это русское кушанье, состоящее из соленых яиц рыбы осетра). Он также решил ограничиться чаем в качестве единственного напитка.

Таким образом, трапеза не была ни продолжительной, ни дорогой. Не прошло и двадцати минут с тех пор, как Михаил и Надя сели за стол, а оба уже встали и снова вышли на палубу «Кавказа».

Они уселись на корме, и девушка, понизив голос, как человек, желающий, чтобы никто, кроме собеседника, его не услышал, без дальнейших предисловий заговорила:

– Брат, – сказала она, – я дочь ссыльного. Меня зовут Надя Федорова. Моя мать умерла в Риге, еще и месяца не прошло, и я еду в Иркутск, чтобы разделить с отцом его изгнание.

– Я и сам еду в Иркутск, – отвечал Михаил Строгов, – и считаю для себя честью, ниспосланной свыше, вручить Надю Федорову, целую и невредимую, ее отцу.

– Спасибо, брат! – отвечала Надя.

Тогда Михаил добавил, что выправил себе специальную подорожную для проезда по Сибири, а потому со стороны русских властей в этой поездке можно не бояться никаких препон.

Лишних вопросов Надя не задавала. В самой судьбой посланной встрече с этим простым и добрым молодым человеком она видела только одно: средство, помогающее осилить путь, ведущий ее к отцу.

– У меня было разрешение, дающее право уехать в Иркутск, но губернатор Нижнего Новгорода отменил его своим распоряжением. Без тебя, брат, мне бы не выбраться из Нижнего, где ты меня нашел. А там я бы наверняка умерла!