Я пытаюсь объяснить это все, надеясь, что Гейб меня утешит или скажет, что я драматизирую. Но вместо этого он просто кивает:

– Да, я понимаю, о чем ты.

– Ты тоже такое чувствуешь? – у меня обрывается сердце.

– Немножко, – он садится рядом со мной на край кровати, – я имею в виду, что когда-нибудь у тебя обязательно будет ребенок. Но я вовсе не уверен, что со мной.

Я чуть не умираю от разочарования.

– Из-за Лесли? – спрашиваю я.

Не потому, что она как-то ревнует или не понимает этой странной и неестественной ситуации. Наоборот, она отнеслась ко всему очень мило и великодушно, и Гейб теперь только сильнее ее ценит и уважает. А из-за этого проблемы могут возникнуть у меня.

Но он качает головой и говорит, что Лесли ни при чем.

– У нас все не настолько серьезно. Она нормально ко всему относится.

– А в чем тогда дело?

Он серьезно смотрит на меня:

– В Пите.

– Нет, Пит тоже не против. Он нас поддерживает, – я вспоминаю, как безукоризненно он себя вел эти две недели, хотя я видела его только один раз после похода к врачу (мы быстренько пообедали вместе).

Гейб ухмыляется.

– Брось, Джози. Ты ему очень нравишься.

– Я знаю, что нравлюсь. И он мне тоже. Но он согласен, что мы должны… разделять важные вещи. И что я должна поступать так, как лучше для меня.

– Ну ладно. И чего мы тогда ждем?

– Ничего, – я смотрю на коробочку, потом медленно снимаю с нее обертку, вынимаю одну судьбоносную полоску и, щурясь, читаю мелкий шрифт на коробочке.

Гейб смеется, вырывает у меня коробку и сталкивает меня с кровати:

– Как будто раньше ты этого не делала, – он намекает на мои многолетние страхи, – кончай тупить, иди, узнай, правда.

Через пять минут, пописав на полоску, аккуратно закрыв ее колпачком и оставив на раковине Гейба, я возвращаюсь в комнату и смотрю на него. Он смотрит на меня в ответ, тоже без всякого выражения.

– Отрицательный? – предполагает он.

Я мотаю головой.

– Положительный? – недоверчиво спрашивает он.

Я снова мотаю головой и говорю, что не могу понять.

– Я не могу на него смотреть. Посмотри ты, пожалуйста.

Он кивает и встает. Он очень бледен – с его оливковой кожей это выглядит странно.

– Подожди, – я хватаю его за руку, – а какого результата ты хочешь?

Гейб отводит глаза и мудро решает уклониться от ответа.

– Я хочу, чтобы у тебя родился ребенок, который должен у тебя родиться.

– Не виляй, – строго говорю я. – Ты надеешься, что тест положительный или отрицательный?

Он набирает воздуха и говорит:

– Положительный.

– Почему? – у меня учащается пульс.

– Почему? В смысле? А зачем мы вообще все это начали, если не хотим положительный тест?

– И ты не передумал? Ни капельки?

– Ну, я нервничаю. И это все немного странно… очень странно. И хрен с ним. Но я уже вписался, – он пожимает плечами и строптиво смотрит на меня.

– Хрен с ним? – мне становится совсем плохо. – Что значит «хрен с ним»?

– Ты сама знаешь, что это значит, – он улыбается, – уже слишком поздно.

– Если тест отрицательный, то совсем не поздно. Можно соскочить. Не пробовать снова.

– Да, – он очень старается быть терпеливым, – а если он положительный…

– И что ты почувствуешь? – подначиваю я.

– Я не знаю, Джози! – он смотрит куда-то вдаль. – Радость… ужас… волнение… кучу всего.

– Но ты не пожалеешь?

– Нет. Точно не пожалею.

– Обещаешь?

– Клянусь, – он поднимает два пальца, хотя никогда не был скаутом.

– Ладно, – я смотрю на него искоса, – потому что мне надо тебе кое-что сказать…

– Да? – он смотрит на меня с опасением.

– Вообще-то я посмотрела на полоску. И тест положительный, – сердце рвется у меня из груди.

– Заткнись! – вопит он и несется в ванную.

Возвращается через секунду, размахивая тестом с двумя яркими розовыми линиями. Глаза у него горят от радости – я думала, что никогда такого не увижу.

– Твою мать, – он обнимает меня так крепко, что я не могу дышать, – у нас будет ребенок.

– Да, – я смеюсь и плачу одновременно, – у нас будет ребенок.

Я беременна. Беременна. Беременна.

Следующие несколько дней я постоянно повторяю эти слова – пока принимаю душ, веду машину и особенно пока сижу в классе с детьми. Мы с Гейбом больше почти ни о чем не говорим, пытаясь осознать масштабы того, что натворили.

И все равно ситуация продолжает казаться сюрреалистичной, и я думаю, что ничего не изменится, пока я не поделюсь новостями хотя бы с одним живым человеком.

Раньше я всегда воображала, что первым делом расскажу все семье, потом близким друзьям, а потом всем остальным – когда пройдет три месяца и можно будет уже говорить о беременности. Но, вообще-то, я всегда полагала, что все пойдет традиционным путем – любовь, свадьба, дети, – а получилось как-то не так.

Так что через пару дней я решаю поступить совсем нетривиально и начать с Пита. В каком-то смысле это довольно прагматичное решение, потому что мы собираемся встретиться, и я знаю, что он будет задавать мне вопросы (это, правда, не остановило меня от вранья, когда вопрос задала Сидни – я сказала, что еще не делала тест). Может быть, я просто хочу поскорее со всем покончить, понимая, что это прекратит любые романтические отношения между мной и Питом. Но – и это важнее всего – по какой-то неясной причине я просто хочу рассказать все именно ему.

Из уважения к Гейбу я звоню ему – по дороге к Питу – и уточняю, не будет ли он против.

– Может, надо немного подождать?

– Не могу я больше ждать. К тому же он наверняка сам спросит.

– Ну, тебе решать. Я поддержу любое твое решение.

– А ты еще не рассказал Лесли?

– Нет.

– А расскажешь?

– Ну, когда-нибудь, – смеется он, – согласись, скрыть это будет довольно сложно.

Я решаю не развивать тему и не спрашивать, хотел бы он скрыть это от нее, и просто говорю, что перезвоню попозже.

– Ладно, пока, – он очень быстро вешает трубку.

Я закатываю глаза и напоминаю себе, что он не изменится только оттого, что я ношу его ребенка.

Еще через несколько минут я вхожу в дом Пита. Он улыбается: