дело, — усмехнулась я и, отвернувшись к окну, присмотрела удобное место для остановки. — Он заслужил такого… исполнительного помощника, как вы.

— А?

— Попросите кучера остановить прямо здесь. — Указала я пальцем в оконное стекло. — У пешеходной мостовой стоит свободный кеб. Вам не придется долго искать извозчика.

В Энтил я добралась в середине ночи. На улочках, как всегда, не горело ни одного фонаря, и карета пробивалась к дому тетушки через густой мрак. Оставив кучеру денег на постоялый двор, я попрощалась и с трудом открыла кованую калитку. Старый особнячок с темными окнами утопал в снегу, к двери пришлось пробираться, высоко поднимая колени. Ботинки моментально промокли, на плащ налип снег.

Ключа у меня не было. Пришлось по-простому взламывать замок с помощью магии. В белесой темноте сверкнула яркая вспышка, осыпались затухающие золотистые искры. Дверь раскрылась с неприятным скрипом. За несколько дней комнаты заметно выстудились. В воздухе витал запах влажности и тяжелого одиночества.

Я пробудила на стене ночник и немедленно прошла в гостиную, чтобы зажечь камин. В комнате сохранились следы наших шумных и даже скандальных сборов в столицу: на спинке дивана висели оставленные дома вещи, на круглом столе, покрытом вышитой Лидией скатертью, лежала стопка любовных романов. Клементина с воплями вытащила из дорожного сундука.

Пламя в камине занималось неохотно. Наконец огонь окреп и заструилось тепло. Я плюхнулась на холодный диван. Хотелось плакать и спать, но спать почему-то больше. Кажется, я заснула быстрее, чем закрыла глаза.

Утро началось с ворчливого и громкого кряканья почтовой шкатулки. Клементина специально попросила мастера настроить артефакт так, чтобы его было слышно из любого уголка дома. Слышно не было, но в гостиной, когда приходили письма, все неизменно вздрагивали и хватались за сердце.

От резкого звука я подпрыгнула и мигом пришла в чувство. После ночевки в неудобной позе тело ныло, как у старушки, голова гудела. Крышку на шкатулке удалось открыть со второго раза — пальцы не слушались.

Внутри лежал сложенный надвое листок. Заставить шкатулку крякать ранним утречком могли или кредиторы, или муж. Странно, но первое показалось предпочтительнее. Я запретила себе нервничать, но живот все равно подвело от судороги.

Единственная строчка, отправленная Филиппом, радовала педантичной ровностью. Буквы не прыгали, почерк был тверд. Краткость, которая сестра таланта, вернулась. Но, судя по тому, с какой силой он вдавливал перо в бумагу, краткость была вынужденная. Муж просто выдал все приличные слова, которые выхватил из потока мысленной брани.

«Леди Торн, как погода в Энтиле?»

За окном вьюжило. Комнату заливали седые сумерки, гасившие бледный свет по-прежнему зажженной на столе лампы под тканевым абажуром.

«Снежно», — накарябала в ответ на той же записке, но не успела сунуть перо обратно в письменный набор, как шкатулка крякнула.

Теперь на записке лежало кольцо, оставленное на туалетном столике в номере Сиала. Филипп не побоялся отправить драгоценность ненадежным почтовым артефактом, изредка теряющим письма на середине дороги. Полагаю, если однажды все записки, документы и мелкие пакеты, растворившиеся в пространстве, вернутся к адресатам, то мир утонет в найденной корреспонденции.

«Вы забыли свое кольцо», — написал муж, не пожелав доброго утра.

Очевидно, шестое утро после венчания для нас было не просто недобрым, а по-настоящему отвратительным. Куда как хуже всех остальных. Он мучился от похмелья и недоумения. Я от разбитого сердца и холода. Есть тоже хотелось.

«Я не забыла, а вернула».

Раз мужу не жалко случайно лишиться наследства покойной матери, то и мне жалеть нечего. Кольцо отправилось вместе с запиской обратно в замок на горнолыжном курорте. Если Филипп не потребовал от распорядителя Роджера принести почтовый артефакт в апартаменты, то сейчас половина холла следила, как обычно сдержанный господин Торн строчит короткие записки и швыряет в шкатулку дорогое украшение.

«Тереза, это смешно!» — вышел из себя Филипп, вернув кольцо.

«Смех продлевает жизнь. Долгих лет, господин Торн», — с желчью нацарапала я на чистом клочке исписанного листочка и вместе с кольцом бросила на дно.

Раздухарившись, перо уронила туда же, но крышка захлопнулась и брызнула магической вспышкой раньше, чем мне удалось его вытащить. Все содержимое улетело из Энтила в Сиал. Продолжать эпистолярную ссору оказалось нечем.

И только я отошла от стола, как снова раздалось хрипловатое кряканье. Записок Филипп больше не писал. Видимо, решил, что присланное перо — тонкий намек замолчать. Оно, к слову, исчезло. В шкатулке по-прежнему лежало злосчастное кольцо. Пришлось вытащить, чтобы свадебный подарок на радость портье не отправился обратно в гостевой дом.

К середине утра особнячок начал медленно начал оживать. В тех комнатах, куда я заходила, просыпались проведенные в полу теплые жилы. Постепенно согрелась вода в старых гудящих трубах, и после завтрака напрочь сгоревшей яичницей мне удалось помыться, не превратившись с сосульку.

Том по теории права, купленный пару лет назад, хранился в сундуке с учебниками и был надежно заложен книгами по бытовой магии. В жизни бы не подумала, что он действительно пригодится!

О невеселом положении семьи я узнала из разговоров с тетушкой в начале лета и поступила именно так, как все от меня ждали: заказала у местного портретиста две цветные карточки для столичной свахи. До пояса и в полный рост. Не знаю, какая в итоге попала в руки Филиппа, на обеих я выглядела бледной и почему-то испуганной. Истинная сиротка, вопрошающая мужниной защиты от огромного мира и по гроб жизни благодарная за любое внимание. Клементина была счастлива. Рендел угрюмо промолчал. Лидия одухотворенно предрекла мне большую любовь, как в книжке. Сглазила, что ли?

В тот момент она читала роман, где главная героиня выходила замуж по расчету, однако влюбилась в супруга и начала портить ему жизнь. В смысле, она «пылко и с юношеской страстью» добивалась от него ответных чувств, но, кажется, просто превратила приличного аристократа в буйного неврастеника с замашками властного чудака. Лидии, помнится, замашки особенно нравились.

Новый громкий кряк почтовый шкатулки огласил дом в тот момент, когда я перечитывала прошение о разводе, переписанное из учебника, и прихлебывала ромашковый чай. От неожиданности питье пошло не в то горло. На будущей официальной бумаге расцвели влажные кляксы. Недобро глянув на светящуюся полоску под крышкой громогласного артефакта, я с раздражением скомкала испорченный лист.

Оказалось, что все усилия мне открякала Марджери. Мадам торопилась заявить, что поддерживает решение уехать из горнолыжного курорта. Дескать, она сама в воспитательных целях два раза сбегала от супруга к родителям. Средство для усмирения действенное и проверенное многими леди! Но почему я не отправилась