Отец оставил ему в наследство имущество на четырнадцать талантов, часть которого составляла мастерская по производству ножей и мечей. Таким образом, по достижении совершеннолетия – восемнадцать Демосфену исполнилось через пять лет после окончательного заключения мира между Афинами и Спартой – он должен был стать финансово независимым человеком. Но все оказалось далеко не так просто. Как выяснилось, трое опекунов, упомянутых в завещании отца, либо украли, либо промотали большую часть наследства. Из четырнадцати завещанных Демосфену талантов, в деньгах или недвижимости, осталось чуть больше одного. При этом растратчики скрыли свои махинации, включив подопечного в категорию граждан, выплачивающих самые высокие налоги, – в возрасте семнадцати лет он уже числился триерархом и частично оплатил снаряжение триеры. Двое из этих опекунов были кузенами Демосфена, но невзирая на родство он все равно подал на них в суд.

Дело тянулось в течение двух лет, и все это время Демосфен неустанно готовился к судебному заседанию. По традиции граждане выступали в свою защиту сами, хотя речи для них сочиняли профессиональные ораторы. Демосфен, человек в высшей степени самокритичный, отдавал себе отчет в том, что впечатление он производит неважное. С физической хилостью или привычной замкнутостью он ничего поделать не мог, зато, слушая речь актеров и выступления ораторов, понял, что поставить себе голос и произношение в состоянии. Демосфен выходил на берег моря и долгими часами расхаживал, заставляя себя говорить так, чтобы голос на заглушали ни свист ветра, ни шум волны. В борьбе с природным заиканием он клал в рот гальку и, катая камешки под языком, говорил и говорил, стремясь достичь максимально ясного звучания слов. Вдали же от берега, поднимаясь то пешком, то бегом по склону холма, Демосфен произносил речи. Жилистые ноги работают, узкая грудь ходуном ходит, а он не умолкает – и в конце концов, пусть и задыхаясь, изъясняется четко и ясно. Демосфен унаследовал характерный для истинных афинян соревновательный дух, но обратил его не на спортивные состязания, а на публичные выступления.

Демосфен решил сам написать свое выступление на суде. Лучшие мастера этого дела заламывают такие деньги, каких у него просто нет. К тому же долгие годы учителем красноречия был у него поистине выдающийся ритор. Прилежное чтение Фукидида стало для Демосфена началом великой школы ораторского искусства: Перикл, произносящий надгробную речь; Формион, обращающийся к своим взбунтовавшимся воинам; Алкивиад, призывающий афинян: вперед, на Сицилию! Никий, увещевающий несчастных заложников Сиракуз перед решающим сражением. У Фукидида Демосфен перенял стиль сосредоточенный, аналитический, но вместе с тем живой и страстный: сочетание четких мыслей и ярко изложенных фактов.

Надо полагать, для опекунов – людей не бедных и влиятельных, с устоявшейся репутацией – стало настоящим шоком, когда суд вынес решение в пользу зеленого, всего-то двадцати лет от роду, неоперившегося истца. Это была его первая победа, которая, к сожалению, подобно многим последующим, ничего ему не дала. Опекуны стали маневрировать, прибегая к различным средствам, как законным, так и незаконным. В конце концов Демосфен остался ни с чем.

Нет, все же не совсем ни с чем. В ходе судебного расследования он набрался опыта и мастерства, которые в будущем могли принести постоянный доход. И действительно, карьера его началась с профессионального сочинения речей на заказ. Афины есть Афины, и это занятие неизбежно самым тесным образом связало его с миром моря. По поводу исполнения своего долга и снаряжения триер в судебные дрязги постоянно ввязывались триерархи. В специальные суды Пирея, в чью юрисдикцию входило разрешение споров, касающихся транспортных перевозок, грузов, инвестиций, закладных и так далее, то и дело обращались негоцианты и судовладельцы. Демосфену приходилось копаться в сводах законов, указов и исторических прецедентов, а также погружаться в такие таинственные сферы, как цены на весла и изменение процентной ставки после появления на небе звезды Арктур. Он засиживался за работой за полночь, и у молодого человека денег на масло для лампы уходило больше, чем на вино.

По мере того как росли доходы Демосфена, увеличивались и амбиции. Он мечтал о том, что его дар аргументации и убеждения будет востребован всем городом. В то время Тимофей устанавливал аванпосты по всему побережью Эгейского моря и Геллеспонта: афинская страсть к авантюре и захватничеству являла себя во всей красе. Достигнув тридцатилетия, Демосфен получит право выступать с трибуны собрания. Но кто его будет слушать? Выдающиеся деятели прошлого сначала зарабатывали себе имя каким-либо делом или конкретным действием, а уж затем становились признанными лидерами общества.

В возрасте двадцати четырех лет, человек уже состоятельный и сам себя сделавший, Демосфен выставил свою кандидатуру на пост триерарха. Но он не хотел никакого формального назначения вроде того, что имело место семь лет назад, когда ему, помимо его собственной воли, навязали статус триерарха. Сейчас он намерен снарядить триеру за собственный счет и вывести ее в море. Старинный приятель его отца, некто Кефисодот, недавно был избран стратегом. Собрание поставило его во главе отряда из десяти триер с заданием осуществить операцию, по всем признакам и трудную, и опасную. Демосфен вызвался принять в ней участие.

Триерархам повседневно приходилось иметь дело с самыми различными афинскими гражданами и институтами: стратегами, казначеями, банкирами; с собранием, советом, комитетами по финансам и инспекции; торговцами, носильщиками, писцами; наконец, с людьми моря, от мастера-рулевого, задающего курс триере, до последнего сигнальщика, трубящего побудку. Город поставлял триерарху только пустой корпус с веслами и оборудованием – состояние судна зависело от добросовестности его предшественника – и еще немного денег на то, чтобы нанять людей. Все остальное зависело от самого триерарха-получателя.

Демосфен отдался делу со страстью неофита. В то время как другие триерархи перекладывали непростое дело подготовки к походу на подрядчиков, он сам заходил в темный эллинг, где покоилась «его» триера, и сам занимался приведением ее в порядок. Посулив премиальные, ему удалось привлечь к себе в команду лучших пирейских гребцов. Энтузиазм его оказался заразительным, и раньше остальных девяти триер его корабль, оснащенный всем, чем положено, уже был спущен на воду. После этого он немедленно направился к молу в бухте Канфар, где инспекторы самым тщательным образом проверили состояние парусов, обшивки, весел и якорей.

Все оказалось в полном порядке, и Демосфен с законным торжеством принял золотую корону, или венец, полагающийся тому, кто первым подойдет к молу. Затем последовало захватывающее испытание: полностью оснащенная триера выходит в открытое море, устремляясь в неведомое. По традиции на эту церемонию собралось поглазеть множество жителей Афин и Пирея. Рулевой и команда выполнили все необходимые маневры. На корме горделиво возвышалась фигура молодого триерарха – самого неопытного человека на борту. Действия его людей произвели на Кефисодота такое приятное впечатление, что он избрал триеру Демосфена своим флагманским судном. Так что новобранцу выпала честь стоять рядом со стратегом во время предшествующих выходу в море жертвоприношений и возлияний.