«Дьявольские шоколадки» становятся хитом. Тебе удается продать все, что ты приготовила. Оказывается, людям осточертело, что шоколад ассоциируется только с Днем святого Валентина, красными розочками и слюнявыми сантиментами. Им нравятся новые сласти. В них есть изюминка. Ты бросаешь работу в гостинице, и твой склад превращается в шоколадную фабрику. Ты расширяешь производство и помимо «Дьявольских шоколадок» начинаешь наносить на плитки белого шоколада мазки, как у Поллака, и делать плитки шоколада в стиле Ротко. Твой шоколад начинает получать призы и экспортироваться за рубеж. Теперь он продается в сети универмагов и через несколько подарочных каталогов. Ты наконец снова создаешь художественные произведения, только из шоколада. Твоя маленькая кондитерская фабрика разрастается до уровня международной корпорации. У тебя огромные производства в Европе, большой отдел сбыта и очень устойчивая рыночная цена, которая с каждым годом становится все выше. В конце концов ты переезжаешь обратно в Исландию, покупаешь особняк с видом на море и выходишь замуж за датчанина, которому нравится, чтобы все шло по расписанию. У вас пятеро детей (которые с самого рождения ведут себя как дикие мартышки), и каждый из них следует по твоим стопам, предпринимая в своей жизни совершенно непредсказуемые шаги. Вы с мужем путешествуете по миру, изредка вас беспокоят из твоей компании, дела в которой идут вполне гладко, или по поводу линии продуктов «Дьявольские шоколадки». Это чудесная жизнь. Вы умираете трагично и одновременно, в возрасте восемьдесяти с небольшим, после того как посетили роскошную свадьбу своих близких друзей в Швейцарии. На свадьбе вы оба подхватываете бактериальную инфекцию, съев в буфете креветок. В память о тебе компания выпускает серию креветок из черного шоколада.

Продолжение главы 94

Твои родители покупают тебе билет первого класса домой — что довольно мило с их стороны, учитывая тот факт, что он стоит дороже, чем стоил бы весь ваш медовый месяц. В самолете с тобой происходит легкий срыв — нельзя сказать, чтобы ты рыдала, но у тебя внезапно начинают течь слезы и ты не можешь их остановить. Твой сосед не только замечает это, но даже пытается как-то тебя утешить (это первый признак того, что он уникален).

— Трудный перелет? — спрашивает он.

Да. Трудный перелет. Трудное лето, трудный год и тяжелая жизнь, большое спасибо. Вы разговариваете. Его зовут Алекс ван дер Берг. У него глубоко посаженные голубые глаза и прямой орлиный нос, а лицо обрамлено длинными светлыми волосами, которые он закладывает за большие уши. Он улыбается, и от его улыбки кажется, что Филиппо остался где-то оч-ч-чень далеко.

Он рассказывает о себе: представитель старинного рода, голубая кровь. «Род до того старинный, что кровь уже стала фиолетовой». Он потомок Бенджамина ван дер Берга, коллекционера произведений искусства и куратора одной из первых открытых для публики художественных галерей в Голландии, основанной им же. Очевидно, он начал продавать картины знаменитых голландских мастеров, таких как Блемэрт, Брэмер, Брюгген, Экут, Хонтхорст, Ластман, Рембрандт и Вермеер. Тебе не все эти имена известны, но Алекс произносит каждое из них с таким уважением и апломбом, что ты понимаешь, что они действительно великие. Он рассказывает, что в те времена дела у семьи шли очень хорошо за счет продаж предметов искусства состоятельным голландским аристократам. Это было году в 1600 или около того. Он говорит, что и далеко за пределами Голландии находились частные коллекционеры, покупавшие у них картины.

Алекс утверждает, что репутация ван дер Бергов была безупречна. Люди знали, что если они покупали картину у них, она просто не могла быть подделкой. Однако была конкурирующая с ними галерея, принадлежавшая семье Янссен (ходили слухи, что они состояли в родстве с Наполеоном). Семьи конкурировали жестко, поскольку состоятельных аристократов, коллекционировавших дорогое голландское искусство, было немного. Однажды галерею ван дер Бергов взломали и разорили. Воры вырезали полотна прямо из рам, сорвали со стен гобелены и опустошили стойку с хрупкими набросками и эскизами. Они забрали все, включая несколько картин, которые были предоставлены хозяевам на время.

Алекс вздыхает. Это стало началом конца семьи ван дер Бергов. Они едва смогли возместить убытки от нанесенного ущерба и задолжали деньги клиентам и коллекционерам по всей Европе, чьи картины были украдены. Из-за долгов и подмоченной репутации семья начала постепенно распадаться, что проходило не безболезненно. Алекс говорит, что, по общему мнению, ограбление было заказано семьей Янссенов; подозрения подтвердились, когда двое его двоюродных прапрадедушек вломились в частный дом Янссенов и нашли там две из украденных работ. Они забрали работы обратно, и вскоре после этого семья официально сменила профиль деятельности, превратившись из художественных агентов в «художников по спасению». Иными словами — воров. Они охотились за похищенными предметами искусства по всей Европе, чтобы вернуть их.

Похоже, что теперь мистер Алекс ван дер Берг, прапраправнук Бенджамина ван дер Берга, является продолжателем семейной традиции. «Я современный „художник по спасению“ и активный гражданин», — говорит он. То есть международный вор предметов искусства.

После того как ты рассказываешь ему свою сравнительно глупую историю, он спрашивает, чем ты собираешься заниматься по возвращении домой, и тебе нечего ответить. Придется восстанавливать жизнь с нуля.

— Не хотите ли освободить несколько ценностей, попавших в чужие руки? — спрашивает он, приподняв одну бровь.

— Ценностей, попавших в чужие руки?

Он подмигивает тебе и улыбается.

— Я беременна, — выпаливаешь ты, что заставляет его еще раз улыбнуться.

— Превосходно, — произносит он, ни минуты не раздумывая. — Кто может быть невиннее беременной женщины?

Тут же и там же ты решаешь, что прошлое — это прошлое, а будущее — это все, что у тебя есть. Теперь Филиппо для тебя умер. (Оказывается, он для всех умер, попав на скутере в аварию. С ним была девушка, их обоих срочно доставили в реанимацию — она отделалась незначительными переломами, а он так и не пришел в себя.)

Алекс объясняет стратегию, которой он обычно придерживается. Сперва он находит украденный предмет искусства, который пропал так давно, что его уже больше никто не ищет. Обычно такие работы невелики по размеру, например карандашные наброски Ренуара или масляные эскизы Вермеера. Локализовать ту или иную работу ему помогают «ворчуны» — обширная сеть информаторов низшего звена, которые ничего не получают от сделки, если не предоставят никакой информации, короче, не донесут. Это швейцары, которые видят, как упакованные полотна выгружали из загадочного фургона, грузчики в порту, подслушавшие частный разговор, помощники художников-реставраторов, которые видят, как их начальники восстанавливают украденные работы, и прочие.

Обнаружив картину, Алекс определяет, как она попала к нынешнему владельцу, отслеживая каждый предыдущий шаг. Он выясняет, кто ее доставил, подкупив горничную, располагающую вполне невинной информацией. Он спрашивает: «А как выглядел посыльный? У него был акцент? Он был за рулем легкового автомобиля, такси или фургона? Какого цвета был фургон? На нем был какой-нибудь логотип или имя?» — и так далее. Алекс говорит, что знает, куда направиться затем, располагая даже самой незначительной информацией. Обычно за счет данных от своих информаторов в правлении порта и компаниях, занимающихся доставкой предметов искусства. Затем он выслеживает человека, обычно еще одного участника низшего звена, который мог и не знать о том, что доставляет украденную картину, снова прочесывает свою сеть доносчиков из компаний, занимающихся доставкой, курьеров, горничных, бывших жен, любых людей, которые могли видеть картину и имеют хоть какое-то представление о том, откуда и куда она отправляется дальше. Людей, которые продают информацию из мести, из чувства справедливости и/или ради денег.