или поступает тем или иным образом из-за того, что какие-либо белки распались или соединились в тех или иных клетках. Подобный взгляд прямо ведет к материалистическому заклинанию: «Что человек ест, то он и есть». Сторонники такого взгляда видят нашу психическую жизнь как совокупность анаболических и катаболических процессов[458] в клетках мозга. Сами эти процессы по необходимости трактуются как лабораторный синтез или дезинтеграция, ведь рассматривать их как «живые» процессы совершенно невозможно, если только мы не начнем мыслить в терминах жизненных процессов как таковых. Но именно так следовало бы мыслить клеточные процессы, если определять их ценность по материалистическому мировоззрению. Тем самым мы вышли бы за пределы материализма, ибо жизнь нельзя считать функцией материи; она есть процесс, существующий сам по себе и в себе самом, такой, который подчиняет себе энергию и материю. Жизнь как функция материи предполагает спонтанность зарождения, доказательств чего ждать предстоит еще очень и очень долго. Оснований рассматривать психическое как мозговой процесс у нас не больше, чем оснований понимать жизнь как таковую с односторонней, произвольной, материалистической точки зрения, лишенной доводов в свою пользу; между тем не подлежит сомнению факт, что сама попытка вообразить нечто подобное сумасбродна и распространяет это сумасбродство вовне, если принимать его всерьез. В действительности же психический процесс следует трактовать именно как психический, а не как органический клеточный процесс. Сколько бы ни возмущались «метафизическими фантомами» при виталистском[459] объяснении клеточных процессов, никуда не уйти от того обстоятельства, что физическая гипотеза признается научной при всей своей фантастичности. Она, впрочем, соответствует материалистическому предрассудку, и потому любая бессмыслица, призванная свести психическое к физическому, тотчас становится научной истиной. Хочется надеяться, что не слишком далеко то время, когда этот устаревший реликт обессмысленного «врожденного» материализма будет отринут умами наших ученых.

X. О сущности сновидений

Впервые опубликовано в сборнике «Ciba-Zeitschrift», вып. IX (Базель, июль 1945). В переработанном и дополненном виде статья вошла в сборник «О психической энергии и сущности сновидений» (Цюрих, 1948).

О сущности сновидений

[530] Медицинская психология отличается от прочих научных дисциплин тем, что ей приходится иметь дело со сложнейшими проблемами, будучи лишенной как проверенных процедурных правил, так и результатов верифицируемых экспериментов наряду с фактами, доступными логическому объяснению. Взамен этого она сталкивается с бессчетным множеством изменчивых иррациональных событий, поскольку психическое есть, пожалуй, самое непостижимое и загадочное явление среди тех, с которыми довелось ознакомиться научной мысли. Мы должны допустить, что все психические явления, в самом широком смысле, так или иначе каузально обусловлены, но полезно помнить, что каузальность в конечном счете проявляется лишь статистически. Поэтому будет в некоторых случаях вполне уместно признать толику абсолютной иррациональности, даже если, из эвристических соображений, мы рассматриваем каждый случай по отдельности, изучая его причины и следствия. Но и здесь нелишним будет учитывать хотя бы одно классическое различие в понятиях, а именно, различие между causa efficiens и causa finalis[460]. Для психологии вопрос: «Почему нечто произошло?» вовсе не обязательно сулит больше результатов, чем другой вопрос: «С какой целью это произошло?».

[531] Среди множества головоломок медицинской психологии выделяется та, которую можно назвать производной: это проблема сновидений. Было бы любопытно и одновременно затруднительно обсуждать сновидения исключительно в их медицинском выражении, то есть с точки зрения диагноза и прогнозирования патологических состояний. Фактически сновидение связано со здоровьем и болезнью, а поскольку оно, в силу своего бессознательного происхождения, черпает материал из обилия сублиминальных впечатлений, то сновидение способно порой продуцировать образы, полезные для выявления общей картины. Так нередко случалось со мною в тех случаях, когда наблюдалось расхождение в диагнозе на основании органических и психогенных симптомов, что вызывало определенные трудности. Некоторые сновидения также важны для прогнозирования[461]. Впрочем, в этой области до сих пор отсутствуют необходимые изыскания, например, тщательно собранные истории болезней и тому подобное. Врачи с психологической подготовкой по-прежнему не записывают сны пациентов систематически, хотя это позволило бы собрать материал, который помог бы прояснить последующие обострения тяжелых заболеваний или даже летальные исходы, иными словами, событий, результат которых нельзя было предвидеть на начало записей. Вообще исследование сновидений есть дело всей жизни, их тщательное изучение требует сотрудничества многих специалистов. Посему в этом кратком обзоре я предпочту изложить фундаментальные вопросы психологии сновидений и толкования снов таким образом, чтобы люди, не имеющие опыта в данной области, смогли бы составить себе общее представление об этой области и об исследовательском методе. Тот, кто хорошо знаком с материалом, вероятно, согласится со мной – усвоение основополагающих принципов намного важнее казуистического накопления данных, которое не в состоянии заменить недостаток опыта.

[532] Сновидение – это фрагмент непроизвольной психической деятельности, осознаваемой ровно настолько, чтобы этот фрагмент репродуцировался при пробуждении индивидуума. Среди всех психических явлений сновидение представляет, быть может, больше всего «иррациональных» фактов. Кажется, что оно обладает минимумом той логической связанности и иерархии ценностей, какие присущи прочим элементам сознания, и потому сновидение менее всего проницаемо и постижимо. Сновидения, которым свойственна логическая, этическая или эстетическая целостность, можно считать исключениями. Обычно сновидение есть причудливое и непонятное творение, которое обладает множеством «дурных качеств» – отсутствием логики, сомнительной моралью, неприглядной формой и очевидной абсурдностью или бессмыслицей. Поэтому слишком часто люди склонны отмахиваться от снов как от глупых нелепиц, лишенных какой бы то ни было ценности.

[533] Всякое истолкование сновидения есть психологическое утверждение по поводу какого-то содержания. Это небезопасно, ведь сновидец, подобно большинству людей, обыкновенно выказывает удивительную чувствительность к критическим замечаниям, причем не только к ошибочным, но прежде всего к верным. Поскольку невозможно, исключая совершенно особые условия, разгадать смысл сновидения без соучастия самого сновидца, требуется экстраординарный такт для того, чтобы не задеть излишне его чувство собственного достоинства. Например, что можно сказать, если пациент поведает тебе ряд своих непристойных сновидений, а затем спросит: «Почему я вижу такие отвратительные сны?». На подобный вопрос лучше вообще не отвечать, потому что ответ затруднителен по многим причинам, в особенности для начинающего аналитика, и велик риск в подобных обстоятельствах произнести некое неловкое словечко, прежде всего тогда, когда аналитик полагает, что он знает ответ на такой вопрос. Понимать сны настолько непросто, что я уже давным-давно взял себе за правило, когда кто-то рассказывает мне свой сон и спрашивает моего мнения, перво-наперво говорить себе самому: «У меня нет никакого ответа на вопрос о том, что означает данное сновидение». После этого можно приступать к изучению сновидения.

[534] Здесь читатель наверняка захочет спросить: а стоит ли