И сейчас где-то далеко-далеко внизу, под снегом и камнями, слышен бурлящий шум водопада, несущегося глубоко под россыпью.

Люди ползли с глыбы на глыбу, цепляясь за уступы, подымаясь все выше. Здесь ясней, нет метели, чище воздух, но реже следы. Внизу и по сторонам видны цепи горных вершин, усыпанных каменными потоками на много десятков верст. Дальние хребты грозно чернеют, как крепости, стоят на их изветренных вершинах, а вдали виден суровый купол другого уральского великана — горы Иремель. Между вершин, внизу, скрывая леса, мчатся и подымаются время от времени вверх тучи снега.

Абкадыр встал, как и все, у входа в пещеру, который зарос стелющимся кедром. Живо заработали топоры.

Акинфий отрубил сучки и ветви, расчистил вход, потом швырнул в пещеру камнем.

Из расщелины грянул выстрел, и один из мужиков, неосторожно заглянувший было туда, схватился за голову. Охотники стали стрелять в щель, но подойти боялись.

— Эй, Могусюм, вылезай! — кричали они.

Башлык не отвечал.

Холодало. Близилась ночь. Выл ветер. Абкадыр стоял печально. Башлык погибал в одиночестве среди гор-великанов.

— А ну, полезай за ним, — сказал Медведев, обращаясь к Акинфию.

Тот испуганно вскинул голову.

— Не бойсь: он дважды ранен.

Есаул держал в одной руке пистолет, а другой взял мужика за ворот и грубо толкнул к пещере. За ним он швырнул туда же двух казаков.

— А ну, живо!.. Hе бойсь: он ранен и ружья не перезарядит.

— Погоди, — ответил Акинфий.

Он был из тех людей, которые по приказанию могут быть смелы, но без понуждения редко на что отважатся.

Он скинул полушубок, снял шапку, надел на палку свою одежду и поднес к норе.

Грянул выстрел. Пуля пробила шапку. Акинфий мгновенно выхватил нож и, пока дым не развеялся, полез в пещеру. За ним полез один из казаков.

Все побежали к норе. Из-под земли доносились глухие звуки борьбы.

Наконец из пещеры появилась окровавленная голова Могусюма. Следом вылезли толкая его, мужик и казак.

— Он помирает! — прохрипел Акинфий, и сам лег на снег он был тяжело ранен.

— Собака! — в исступлении кинулся на башлыка Гулякбай.

— Пристрелите его, — сказал Медведев.

Баи не стали стрелять Могусюмку Они стащили его вниз привязали дважды раненного башлыка лицом к дереву и стали бить по спине палками и рассошинами, выломав их из завалов мертвого ползучего кедра. Хамза ударил первым.

— Какой грамотей выискался! — закричал он.

Под ударами башлык очнулся. Он осмотрел серые головы высоких гор, недоступных метели, огромные родные леса, смутно черневшие на дальних склонах, потом лица знакомых, дорогих ему людей.

Абкадыр знал: погиб башлык, пропал, тут ничего не поделаешь. Горько было, хотелось облегчить его муку.

А башлык, широко обхватив сосну окровавленными руками, повернулся лицом к баям и сказал им:

— Помираем, а урман не даем!

Так погиб Могусюм под горой Яман-Таш.

А через несколько дней при попытке освободить Загребина ранен был на тракте Гурьян. Его спас Хурмат, присланный Могусюмкой на завод, побывавший у Варвары и нашедший Гурьяна в лесу за день до гибели башлыка.

Впоследствии Гурьян выздоровел, живя у башкир, тайно вернулся на курень, женился на Варваре, ушел с ней и ее дочкой в Сибирь. Перед уходом на переселение вместе с Хурматом побывал он на горе Яман-Таш. Горные жители выкопали могилу в мерзлой земле, похоронили Могусюмку. Хурмат помолился. Поставили камень. Гурьян нашел Зейнап и рассказал ей, где могила.

Стачка на заводе прервалась ненадолго. Многих арестовали, судили. Недоимки пришлось платить. Но рабочим повысили плату за труд. Волкова посадили в тюрьму. Загребина сослали на Сахалин. Кричную уже на другое лето после гибели Могусюма окончательно доломали, машины были установлены.

Напрасно Дрозд уверял всех, что душа бунта — Гурьян. Рабочие и после его ухода стояли на своем и перестали пахать землю.

...Весной с завода ушли войска. Верб уехал лечиться. Новый управляющий, с руками, похожими на лапы аллигатора, был жестче его и вскоре согнул всех в бараний рог. Он ненавидел рабочий народ больше, чем иностранец Верб, но действовал уверенней его, зная, что, как русского коренного простого мужика, никто не заподозрит его в том, что подрывает благосостояние русского народа.

Керженцев выпросился в действующую армию, участвовал в Хивинском походе, был ранен в пустыне в сабельной схватке с хивинскими конниками. Лет через двадцать стал он боевым генералом, известным теоретиком стратегии.

А Зейнап родила сына Могусюмки. Жалела она, что не дожил отец и не знает, каков молодец растет у него в лесах под Куль-Тамаком. Молвой народа грех Зейнап прощен, и муллы о нем не поминали. Ведь всегда опасно идти наперекор молве народа.

На заводе с годами составился кружок из передовых рабочих. Руководил Пастухов, вернувшийся из города. Его не арестовали «по недостатку обвинений». Первыми социал-демократами были на заводе сын Волкова и сын немца Ганса, женившегося на дочери Никиты-рудобойца.

Многие рабочие глубокими стариками дожили до Великой Октябрьской революции.

Большевики-ленинцы, рабочие металлурги завоевали для народа свободу и счастье.

В тридцатых годах автор этой книги жил на одном из южноуральских заводов и часто писал очерки о рабочих. Они рассказывали много об уральской старине. В тех местах из поколения в поколение семьи живут веками на одних и тех же местах и помнят многие устные рассказы стариков. Автор писал очерки о потомках Шкерина, Рябова, Хибета, Кагармана и много слыхал рассказов про старые годы. Многие рабочие и инженеры на заводе носили фамилии Волковых, Алексеевых, Сиволобовых, Шкериных, Загребиных, Ломовцевых, Оголихиных, а также Хибеткиных, Могусюмкиных, Кагармановых... Потомки Могусюма получили высшее образование.

Однажды в редакцию газеты зашел один из старых жителей завода. Это был Булавин. Обращали на себя внимание его умные голубые, но уже выцветшие глаза, белая кожа на высоком лбу была тонка и чиста, морщины белы, как промыты в бане, большая седая борода — мягка и пушиста, волосы тоже седы и мягки, зачесаны набок. Он и Настасья Федоровна рассказывали автору зимними вечерами про свою жизнь. Еще до революции Захар бросил торговлю и занимался ремеслами, желая жить своим трудом.

...В годы гражданской войны завод был крупнейшим центром партизанского движения. Один из внуков Волкова, тоже Иван Иванович, очень похожий на деда своего, командовал целой партизанской армией.

Башкирская беднота вместе с заводскими воевала за советскую власть.

В наши дни заводской поселок, где жил когда-то Гурьян — город в лесах и стройках, в котором несколько больших машиностроительных заводов. Потомки уральских крепостных и башкир-скотоводов варят сталь, тянут проволоку, сплетая из неё корабельные толстенные тросы. Сквозь отверстия в алмазах протягивают стальные нити, в несколько раз тоньше человеческого волоса. На этих заводах вырабатывают части для всевозможных приборов. В некоторых цехах — цветы, тропические растения, паркет, а за столиками — белокурые девушки в белоснежной спецодежде, с лупами в руках делают мельчайшие детали. Это все потомки бывших крепостных.