Когда смолк последний аккорд оркестра, гвардеец, выступив вперед, трижды стукнул древком алебарды о камни мостовой.

— Его святейшество призывает к трону Франческо Борромини!

Кларисса вздрогнула, будто понтифик вызвал ее саму, — нервы княгини были на пределе. Утром на пасхальной мессе, которую Иннокентий проводил в деревянной трапезной своей битком набитой прихожанами и паломниками епископальной церкви, Клариссе удавалось сохранять выдержку.

Несмотря на немыслимую спешку, с самого начала определившую ход работ по перестройке базилики, и все связанные с ней трудности, церковь все же сумели достойно подготовить к юбилейным торжествам. Франческо Борромини безупречно справился с поставленными перед ним задачами. Шестипролетная базилика на колоннах — первый и самый значимый храм христианского мира, в свое время украшенный императором Константином золотом, серебром и мозаикой, — при сохранении вида основного здания стала светлой, современной церковью, через огромные окна которой подобно божественному свечению в храм вливалось солнце. Верующие, принимавшие участие в евхаристии, были едины во мнении: Франческо превратил Латеран в величественное здание, истинное произведение искусства. Но избавит ли оно его от казни?

Взгляды всех были прикованы сейчас к зодчему, пробиравшемуся через людскую массу, заполнившую пьяцца Навона, к папской трибуне. Франческо Борромини, как обычно, одетый в черное, с серьезным, непроницаемым лицом степенно приближался к понтифику. Проходя мимо зрителей, он едва заметным кивком приветствовал княгиню. Ни один мускул не дрогнул на его волевом лице, ни одной черточкой оно не выдало того, что происходило у Франческо в этот миг на душе, когда он опускался на колени перед Иннокентием. Чувствовал ли он грозившую ему опасность? Размышлял ли о том, что день триумфа может стать последним в его жизни? В четверг накануне Пасхи Борромини обратился к папе с просьбой о помиловании: как и каким образом это удалось Вирджилио Спаде, ведомо лишь последнему да Господу Богу. Над площадью повисла тишина, было слышно лишь воркование голубей на крыше палаццо Памфили.

— Ты свершил великое, сын мой, — начал Иннокентий, — в этот день ты удостоишься нашей похвалы за свое деяние. В знак признательности заслуг твоих во благо католической церкви и города Рима и в особенности за обновление нашей базилики с этого часа мы принимаем тебя в состав ордена братьев Иисуса.

Кларисса взмолилась к небесам, чтобы папа на этом и закончил свое обращение. Однако призыв ее, по-видимому, не дошел до Всевышнего.

Пока церемониймейстер ордена принимал от Иннокентия рыцарский меч для вручения его Франческо в знак принадлежности к рыцарям Иисуса, понтифик скрипучим голосом продолжил:

— Но нами же и установлено, что ты, дав волю гневу своему, совершил убийство человека, коим взял на душу тягчайший грех. Вина твоя безмерна, она заслуживает смертной казни.

Толпа собравшихся зароптала, грозно блеснула на солнце сталь врученного Франческо клинка. Иннокентий, сделав паузу, пристально посмотрел на свою невестку. Та отчаянными кивками выражала свое согласие. Кларисса в ужасе застыла с прижатой ко рту ладонью.

— Однако в ознаменование того, — папа, возвысив голос, снова повернулся к Борромини, — что деяниями своими ты предоставил нам возможность достойным образом отметить Священный год, мы отпускаем тебе грехи твои и даруем тебе жизнь.

Иннокентий поднял руку, благословляя Франческо Борромини.

— Ступай с миром!

— Слава Господу, Вседержителю нашему! — ответил Франческо, и тут же слова его подхватили сотни и сотни голосов собравшихся на площади.

Когда папа протянул Франческо руку с перстнем для целования, у княгини вырвался вздох облегчения. Тяжелый груз страшного нервного напряжения последних часов, дней и месяцев свалился с плеч, и Клариссу переполнила отчаянная, безграничная радость. Ей захотелось петь, танцевать, смеяться. И тут она заметила донну Олимпию — на лице кузины отпечатался гнев, заставивший Клариссу вновь похолодеть от ужаса.

Вдруг она увидела идущего от трибуны опоясанного мечом Франческо. Он шел прямо к ней. Кларисса, вскочив, радостно протянула ему обе руки.

— Поздравляю вас от всей души, синьор Борромини. Я столько молилась за вас, так надеялась на благополучный исход!

Борромини не торопился ответить на ее жест. Веки его подергивались, прежде чем заговорить, он обстоятельно откашлялся. Взгляд темных глаз был прикован к княгине, его слова звучали холодно и отчужденно. И очень страшно. Уже позже, вдумавшись в их смысл, Кларисса поняла, что предпочла бы вовсе не слышать их.

— Слишком благородно с вашей стороны, княгиня. Мне не хотелось бы злоупотреблять ни вашим благородством, ни вашей добротой. Однажды я уже просил вас не вмешиваться в мои дела. И потому буду вам весьма признателен, если впредь вы не забудете о моей просьбе.

Отвесив ей официальный поклон, он повернулся уходить, но на прощание добавил:

— Прошу вас именем святой Терезы.

Франческо ушел, а Кларисса так и осталась стоять, будто он наградил ее пощечиной. Повернувшись, она встретилась взглядом с Лоренцо Бернини — удивленно поднятые брови, искривленный улыбкой рот.

Следовало ли это считать наказанием ей за все?

В ту ночь сон к ней не шел — слишком многое пришлось Клариссе пережить за минувший день. Встав с постели, она направилась к себе в обсерваторию, пытаясь там обрести успокоение и душевное равновесие. Было слышно, как народ за стенами палаццо веселится и распевает песни. Шум толпы перемежался хлопками фейерверка, начавшегося в полночь.

Как смел Борромини так оскорбить ее?! После всего, что она для него сделала! Клариссу переполнял гнев, смешанный с чувством унижения. Сейчас Борромини вызывал в ней такую злость, что она с удовольствием схватила бы его за черное одеяние и трясла бы до тех пор, пока с него не слетел проклятый панцирь замкнутости и нелюдимости. И тут ей пришло в голову, что Франческо мог на самом деле и не знать о том, что было предпринято ею и монсеньером Вирджилио Спадой ради его спасения.

Эта мысль принесла успокоение, но ненадолго. Впрочем, как бы то ни было, ее друг остался в живых. Подойдя к подзорной трубе и посмотрев в окуляр, Кларисса взглянула на бархатисто-черный кружок Вселенной. Она видела Юпитер, видела и матово-желтый Сатурн. Под знаком этой планеты появился на свет Франческо Борромини. «Словно чашка с двумя ручками…»

В небо взлетали яркие цветные ракеты и тут же гасли, как будто люди в бессильной злобе с их помощью пытались добраться до звезд, вершащих их земные судьбы и плывущих по своим упорядоченным небесным путям. Эта мысль действовала странным образом умиротворяюще. Да, оказывается, есть еще силы во Вселенной, неподвластные людям, даже столь всемогущим, как донна Олимпия.

Неужели они и вправду существуют, эти силы? Княгиня вспомнила лицо кузины в момент ее поражения: ярость, гнев, злоба в глазах. Как поступит Олимпия, узнав о том, что это она, Кларисса, склонила папу даровать Борромини помилование? Как та будет действовать, если Иннокентий все же откроет ей, что именно Кларисса и стала главной виновницей ее фиаско?