— Продолжайте, — сказал я. — Заканчивайте.

— Кончай ее, — сказал Мобли.

Он смотрел сверху на Эрла Ларусса, который, стоя на коленях возле ничком лежащей женщины, застегивал ширинку.

— Че? — У Эрла полезли на лоб брови.

— Кончай ее, — повторил Мобли, — прибей.

— Я не могу, — с видом маленького мальчика сказал Эрл.

— Трахнуть-то ты ее запросто смог, — усмехнулся Мобли. — А сейчас, если ее тут оставить, кто-нибудь ее найдет, и она все разболтает. Обязательно всех нас сдаст. На вот.

Он поднял камень и кинул в Эрла, больно попав ему по ляжке.

— А почему я? — захныкал Эрл, потирая ушибленное место.

— А почему не-ет? — рассерженно сымитировал его нытье Мобли.

— Не, я не буду, — заупрямился Эрл.

Мобли на это вынул из-под рубахи нож.

— Делай, — бросил он. — Иначе я тебя кончу.

Неожиданным образом власть в компании сместилась, и все встало на свои места. На самом деле Мобли был у них за вожака. Мобли добывал травку и ЛСД, Мобли подтаскивал женщин, и Мобли был тем, кто в душе всегда проклинал своих приятелей. Быть может, думалось позднее Филу Поведе, это и было его всегдашним намерением: проклинать стайку богатеньких белых юнцов, которые им помыкали, обижали словом, а затем взяли под свое крыло, когда увидели, что через него можно получать пользу — думая, впрочем, что рано или поздно нужда в нем отпадет и его просто спустят, как дерьмо в унитазе. И из них Ларусс был всегда самым избалованным, эдаким манерным рохлей-везунчиком, самым ненадежным; так что теперь именно он пускай и прикончит эту девку.

Ларусс расплакался.

— Пожалуйста, — униженно молил он, — ну пожалуйста, не заставляй меня это делать.

Мобли молча поднял блеснувший под лунным светом нож. Медленно, дрожащими руками, Ларусс взял камень.

— Ну пожалуйста, — протянул Ларусс в последний раз.

Стоящий справа Фил отвернулся было, но Мобли рывком развернул его обратно.

— Нет, ты смотри. Ты во всем этом участвуешь, так что гляди, чем оно закончится. Ну! — снова обратился он к Ларуссу. — Ты, дерьмо трусливое, давай кончай ее! Кончай ее, щенок гребаный, если только не хочешь податься к своему папаше и рассказать, что ты тут отчебучил, припасть к нему и разныться, как пидор, какой ты на самом деле и есть, и умолять, чтобы он тебя отмазал. Давай же, кончай ее. Ну?!

Ларусс сотрясался всем телом, поднимая камень, и опускал его женщине на лицо неверной рукой. Тем не менее было слышно, как что-то треснуло и она застонала. Ларусс выл в голос от страха, по щекам катились слезы, смешиваясь с грязью, осевшей на щеках, пока он насиловал. Он поднял камень снова и ударил, уже резче. Треснуло на этот раз тоже громче. Опять замах — еще более быстрый, — и удар под мяукающий вопль Ларусса. И еще, и еще, и еще. Ларусс молотил в слепом неистовстве; его, перемазанного грязью и кровью, пришлось даже оттаскивать от тела. При этом камня он не выпустил, а выпученные глаза окаменело белели на красной физиономии.

Женщина на земле была давно уже мертва.

— Молодец, хорошо справился, — хмыкнул Мобли, уже спрятавший нож. — Да ты прямо заправский киллер, Эрл, — потрепал он ревущего приятеля по плечу. — Киллер, серийный маньяк-убийца.

— Мобли ее забрал, — рассказал Поведа. — На огонь сходился народ, пора было сматывать удочки. Папаша у Лэндрона был в Чарльстоне могильщиком. Как раз накануне он вырыл могилу на «Магнолии», так что Лэндрон с Эллиотом ее туда скинули, присыпали сверху землей, утоптали. А назавтра сверху положили жмура. Он в роду был последним, так что никто на том участке больше рыть не собирался, — Поведа сглотнул. — По крайней мере, пока на могиле не нашли самого Лэндрона.

— А Мелия? — спросил я.

— Сгорела заживо. В том костре невозможно было выжить.

— И никто об этом не узнал? Вы больше никому не рассказывали?

Он покачал головой.

— Все осталось между нами. Девушек потом искали, но так и не нашли. Да и нечего было искать: дожди все смыли.

Известным осталось лишь то, что сестры Джонс бесследно исчезли с лица земли.

— Но кто-то все же прознал, — заключил Поведа. — Кто-то заставляет нас расплачиваться. Убита Мариэн, покончил с собой Джеймс. Грейди перерезали горло. Убит Мобли, за ним Эллиот. Кто-то нас поочередно отлавливает и карает. Следующий я. Потому и привожу в порядок свои делишки. — Он улыбнулся. — Все завещаю на благотворительность. Как вы думаете, хорошее это дело? Я думаю, что да, хорошее.

— Вы могли бы пойти в полицию. Рассказать о том, что сделали.

— Нет, этого точно не надо. Лучше просто дождусь своей участи.

— В полицию могу обратиться я.

Он пожал плечами.

— Можете, но я скажу, что вы все выдумали. Адвокат вызволит меня за пару часов, если только я вообще попаду под стражу. И я опять буду дожидаться конца здесь.

Я встал.

— Иисус меня простит, — нахохлившись, сказал Поведа. — Он всем прощает. Разве нет?

В его глазах что-то блеснуло — последний отсвет вменяемости, скрывшийся во мгле безумия.

— Не знаю, — сказал я. — Не знаю, наберется ли во вселенной столько милосердия.

И ушел.

Конгари. Череда недавних смертей. Связь между Эллиотом и Атисом Джонсом. Т-образное распятие в груди Лэндрона Мобли и уменьшенная его копия на шее человека с поврежденными глазами.

Терей. Надо разыскать Терея.

Все так же сидел на крыльце меблирашки старик, покуривая трубку и глядя на поток транспорта. Я спросил у него номер комнаты Терея.

— Номер-то восемь, — ответил он на мой вопрос, — да только его там нету.

— Дед, — воскликнул я, — ты для меня просто символ неудачи! Как ни прихожу, Терея нет, а ты занимаешь почем зря место на крыльце.

— Думал, ты будешь рад видеть знакомое лицо.

— Да, но только Терея.

Я миновал его и пошел вверх по лестнице. Старик смотрел мне вслед.

Я постучал в дверь с восьмеркой, но никто не ответил. Из дверей по соседству наперебой кричали приемники, а ковер и стены коридора пропахли кухонным чадом. Я взялся за ручку и повернул; дверь открылась легко, явив взгляду незаправленную односпальную кровать, убогую тахту и газовую плиту в углу. Между плитой и кроватью едва хватало места, чтобы мог протиснуться к чумазому оконцу худой человек. Слева от меня находился туалет со стойкой душа, все достаточно чистое. В общем, комната хоть и голая, но не запущенная. Терей как мог здесь обустроился: вон на леске карниза новые занавески, а на стене дешевенькая репродукция, розы в вазе. Не было ни радио, ни телевизора, ни книг. Сорванный с кровати матрас валялся в углу, одежда была разбросана по комнате, но кто бы ни устроил кавардак, он вряд ли нашел то, чего искал. Какими бы ценностями ни обладал Терей, он хранил их в другом месте, в своем подлинном доме.