Его также упрекали в том, что он писал, что здесь только люди низкого сословия делают карьеру. Он возразил против этого, на что ему вице-канцлер язвительно заметил: «Вы просите отзыва, но вы должны были бы знать, что не сможете покинуть пределы страны и что царь может приказать отрубить вам голову». После этого секретарь доставил его домой и увел прочь гренадеров.

Прусский, датский и саксонский посланники, а также ганноверский резидент — все, кроме меня, были нотой оповещены, что подобное произошло с голландским резидентом потому, что он непозволительным образом писал своему господину сообщения, наносившие большой ущерб и унижение царю. Это не принесет им никакого вреда, напротив, международное право будет свято соблюдено. Однако им не следует поддерживать с резидентом отношений и вести с ним переписку до тех пор, пока его дело не будет завершено.

На следующий день мы все собрались, чтобы обсудить этот вопрос. Так как здесь все делается лишь с помощью насилия, то, по рассуждению посланников, письменные протесты будут иметь мало успеха и только навлекут на нас подозрение. Мы бы хотели, чтобы каждый написал об этом своему высокому руководителю и ждал приказа о дальнейшем поведении. Так и решили.

После этого из всего дела следует, однако, заключить, насколько ненадежно и опасно стало теперь посылать своему господину обстоятельные и точные сообщения, когда сам подвергнут угрозе насилия, а одновременно твой господин — унижению…

…Уже подготовлен Манифест, 800 экземпляров которого отпечатаны. В нем сообщается о преступлении принца и всех причастных к делу. То, что при этом проявляется растерянность и незнание, как делу придать пристойный вид, видно по тому, как в Манифест уже дважды вносились изменения, что-то исправлялось, изымалось, добавлялось, а затем вновь уничтожалось.

Мне сообщили как достоверный факт, что в первом оттиске была упомянута и моя корреспонденция с принцем. Правда ли это и осталось ли в документе что-нибудь обо мне или все изъято, это покажут те экземпляры, которые будут опубликованы.

Однако, так как голландский резидент, из письма которого ганноверскому министру также стало кое-что известно и в котором мне приписывается всяческая корреспонденция, не без оснований высказывает озабоченность, что среди других он назвал и меня, то, возможно, что на меня неожиданно может быть также совершено нападение и оскорбление моих бумаг. В связи с этим я и ганноверский резидент во избежание худшего сожгли нашу прежнюю переписку…

…Должен всеподданнейше добавить: из бумаг принца видно, что он хотел принцев и принцесс, произведенных им с покойной супругой и которых он называл немецким выводком, при новом правительстве отвергнуть и провозгласить наследниками детей, которых он надеялся иметь от своей любовницы. В заговоре кронпринца якобы была замешана также овдовевшая супруга умершего брата, в связи с чем она также находится в своем доме под строгой охраной. Однако этот факт, из уважения к обеим дочерям герцогини Мекленбургской и Курляндской, держится в секрете.

Любовница, которая якобы была единственной, чьи уговоры побудили принца к возвращению, как говорят, находится у царя и царицы в большой милости, потому что они тайно узнали об опасных замыслах принца как из его устных заявлений, так и из обнаруженных его бумаг.

По сообщению гувернантки мадам Rohin, нельзя описать ту великую милость, которую царь и царица оказывают оставшимся принцу и принцессе, так как царь называет их своими детьми. Теперь, перед своей поездкой в Ревель, [царь] обоих, но особенно принца, целовал в глаза, в лоб, в щеки и в губы и неоднократно сердечно прижимал к себе и все время повторял в присутствии мадам Rohin, что он видит в этом принце избранного Богом будущего русского монарха и его достойного преемника.

Царь и царица не только пообещали, но также, как показали некоторые свидетельства, подтвердили на деле, что для содержания маленьких господ в помощь гувернантке выделяются все поместья, которые после лишения наследства принца князь Меншиков и сенатор Апраксин изъяли у него и поделили между собой. Оба безотлагательно должны уйти в отставку, и так как царица является тайной противницей Меншикова, многие предсказывают его быстрое падение. Простой народ с каждым днем проявляет свою горячую любовь и расположение к обоим детям. Если они, например, прогуливаются в своем саду, вокруг садовой ограды собирается толпа. И одна за другой появляются щели, чтобы с их помощью видеть детей.

Сенатору Апраксину запрещено в будущем их посещать. И, напротив, по желанию мадам Rohin, Тортеншеф и президент военной коллегии и царского тайного совета Адам Вейд представлен на должность обер-гофмейстера маленького принца. Будет также учрежден дворцовый штат.

1. Москва, 10 февраля 1718 года

Его высочество, царевич, остановился в Твери, городе, отстоящем в 180 верстах от Москвы, и прислал предварительно к его величеству г-на Толстого, который уже поехал обратно к его высочеству. Помещение для царевича приготовлено близ покоев его величества, так что, вероятно, он скоро прибудет в Москву[24].

2. Москва, 17 февраля 1718 года

Вечером 11-го числа его высочество прибыл в Москву в сопровождении г-на Толстого и имел долгий разговор с его величеством. На другой день, 12-го, рано утром, собран был большой совет. 13-го приказано было гвардии Преображенскому и Семеновскому полкам, а также двум гренадерским ротам быть наготове с боевыми патронами и заряженными ружьями. 14-го, с восходом солнца, войска эти двинулись и были расставлены кругом дворца, заняв все входы и выходы его. Всем министрам и боярам послано было повеление собраться в большой зале дворца, а духовенству в большой церкви. Приказания эти были в точности соблюдены. Тогда ударили в большой колокол, и в это время царевич, который перед тем накануне был перевезен в одно место, лежащее в 7-ми верстах от Москвы, совершил свой въезд в город, но без шпаги.

Взойдя в большую залу дворца, где находился царь, окруженный всеми своими сановниками, царевич вручил ему бумагу и пал на колени перед ним. Царь передал эту бумагу вице-канцлеру барону Шафирову и, подняв несчастного сына своего, распростертого у его ног, спросил его, что имеет он сказать. Царевич отвечал, что он умоляет о прощении и о даровании ему жизни. На это царь возразил ему: «Я тебе дарую то, о чем ты просишь, но ты потерял всякую надежду наследовать престолом нашим и должен отречься от него торжественным актом за своею подписью». Царевич изъявил свое согласие. После того царь сказал: «Зачем не внял ты прежде моим предостережениям и кто мог советовать тебе бежать?» При этом вопросе царевич приблизился к царю и говорил ему что-то на ухо. Тогда они оба удалились в смежную залу, и полагают, что там царевич назвал своих сообщников. Это мнение тем более подтверждается, что в тот же день было отправлено три гонца в различные места. Когда его величество и царевич возвратились в большую залу, то сей последний подписал акт, в котором объявляет, что, чувствуя себя неспособным царствовать, он отрекается от своих прав на наследство престола.