Она наступила ногой на ногу Джессики, рванувшейся от нее, вырывающейся из ее рук. Джессика завопила — Алла попала ей на болевую точку. Рита повернулась к Алле и нажала на курок. Канат крикнул: «Рита! Стой! Рита, не стреляй, я люблю ее!» И, в то время как она, ощерясь, нажимала на курок, из толпы наперерез рванулось что-то светлое, серебристое, летящее. Инна Серебро!

Пуля, предназначенная Алле…

Серебро, дура, что ты наделала…

Алла, как во сне, смотрела, как, будто в замедленной съемке, падает на паркет «Парадиза» ее подружка, славная шлюшка, душевная девка, рокерша Инна Серебро, как на ее груди расцветает огромное красное пятно. Красный цветок. Кровавый пион. Алая хризантема. Алла еще не понимала, что Серебро спасла ей жизнь. Так просто и стремительно. Ценой своей жизни.

Оперативники бросились к Рите, тот, кто бежал впереди, одним приемом разоружил ее. Плясунье заломили руки за спину, защелкнули наручники. Канат и Зубрик катались по полу, хрипели. Бахыт… Где Бахыт? Алла, цепко державшая бьющуюся в ее руках, как рыба, Джессику, огляделась. Бахыта не было. Его не было нигде. Ушел.

Ошалевшие поп-певцы, рокеры, гости, официанты, гардеробщики, режиссеры, продюсеры, приглашенная знать, знаменитые предприниматели, банкиры, бизнесмены, артисты, случайные залетные птички, зеваки, вся огромная ресторанная толпа, привалившая в «Парадиз» отметить «Любин Карнавал», стояла тихо, как вкопанная. Милиционеры растащили дерущихся. Канат тяжело дышал. Зубрик закатывал глаза. Синий Фрэнк лежал на полу неподвижно. Молодой сивый, в веснушках, коротко стриженный оперативник крепко держал Джессику. Мужик постарше, в пятнистой омоновской форме, — Аллу. В толпе мелькнули бледные, напуганные лица Беловолка и Люция, показался красивый профиль Игната, нервно курившего. Инна Серебро лежала на полу рядом с Фрэнком. Грудь Фрэнка вздымалась. Он был без сознания, хоть таким ударом каратэ-до, на поражение, можно было запросто убить человека. Грудь Серебро была недвижной, фарфорово-застылой под шикарным платьем в зимних снегуркиных блестках.

Алла закусила губу. Из ее груди вырвалось, как рыдание:

— Ах, шарабан мой… американка…

— Американцы, мать вашу, — зло сказал молоденький сивый оперативник и сплюнул. — Негритосы, мать-ть-ть… Повеселились… Наводнили Москву импортом, баксами ихними… Все, уже рубля русского нет, одна ихняя валюта в ходу… шарабан, барабан… Щас разберемся, что к чему.

По щекам Аллы медленно, как мед, текли слезы.

По моим щекам медленно, как мед, текли слезы.

Что мне хотела сказать Инна Серебро там, в моей комнатенке на Столешниковом? Я уже не узнаю это никогда. Подслушала она разговор Фрэнка и Джессики, и что она узнала из этого разговора? Услышала ли она беседу кого-то другого с кем-то другим? Хотела ли она предупредить меня о том, что Джессика Хьюстон хочет убить меня? Поздно. Все поздно. Инка Серебро, с которой мы прошли огонь, воды и медные трубы, лежала на ресторанном истоптанном паркете у моих ног мертвая.

Люди таращились на меня, как на чучело. Или как на чудо. Да, я была живая, и это было чудо. Канат был тоже живой, он, тяжело дыша, смотрел на меня, и это было чудо. Тюльпан был зажат в моей руке, и это было чудо. Сивый оперативник передал угрюмо глядящую из-под копны кудрей Джессику напарнику и осторожно разогнул мои побелевшие пальцы, вынимая у меня из руки железный цветок, который убивает.

Сумка висела на ремешке у меня на плече, и это тоже было чудо. Я обернулась к человеку, что держал меня.

— Не бойтесь, я безоружна, и я никуда не убегу, — сказала я ему спокойно. — Я должна позвонить. Это очень важно.

Я вытащила из сумочки сотовый телефон. Набрала выученный наизусть, ненавистный номер. Дождалась, когда длинные гудки сменит насмешливый голос: «Горбушко слушает».

— Можешь вписать последнюю главу в свою сногсшибательную книгу о Любе Башкирцевой, подонок. Ее убила Джессика Хьюстон, ее дочь.

В трубке повисло недоверчивое молчание. Потом ироничный ненавистный голос спросил:

— Доказательства?

— Тебе не удастся кинуть информацию о том, что Люба — это Алла Сычева, в Интернет. Это сделаю я, — сказала я еще спокойнее. — Джессика стоит напротив меня. А также все остальные участники карнавала. Кое-кто, правда, лежит на полу. И, возможно, уже не встанет. Но я — это я. Это не мой двойник. Ты ведь узнаешь мой голос, падла?

— За «падлу» я прибавлю тебе…

— Нам всем прибавят, Паша, — тихо сказала я, приложив губы к трубке. — Нам всем дадут. Догонят и еще добавят. Мы ведь капитально всех обманули. Ведь все построено на обмане, Паша. Все. Все, кроме жизни и смерти.

Я нажала «Take off». Бросила сотовый в сумку. Повернулась к оперативнику, с любопытством разглядывавшему Тюльпан, вертевшему его в руках и так и сяк.

— Поосторожнее с этой вещичкой, парень. Она стоит миллион долларов. А может, и больше. На ней уже остались отпечатки твоих пальцев. Перчатки надо надевать.

Мужик распахнул глаза до отказа. Я задрала голову. Прямо над нашими головами торжествующе сияла гигантская хрустальная люстра «Парадиза». Я подмигнула халдею Вите, что пялился на меня, как на торт величиной в человеческий рост.

— Ты получишь от меня персональный автограф, Витек, — шепнула я ему весело, а слезы щекотали мои губы. — И персональный поцелуй. И прибавку к жалованью. И навсегда наплюешь на твои жалкие чаевые.

Канат нашел в себе силы улыбнуться мне. Бросить через головы:

— Вернемся домой — выкурим по трубочке, а, девочка?..

— Поехали, — жестко сказал оперативник и сжал мой голый локоть. — Разойдитесь! Дайте пройти! Андрей Сергеич, крепче держите этого, толстого! Захар, не упусти эту, что стреляла! С черненькой девчонкой осторожнее! Такой ребенок, черт, и ранена… Трупы забрать, отнести в машину!.. Желтков, взял нож со стола?! Отпечатки сохранил?!.. Учить всех, блин… А вы, Любовь Михайловна, — он уважительно наклонился ко мне, — как вы-то в этой каше себя чувствуете?.. Алмазики, — он окинул взглядом мое сверкающее на черном шелке колье, — в целости-сохранности?..

— Я не Любовь Михайловна Башкирцева, — сказала я, глядя в леденистые, мрачно-серые прищуренные глаза майора. — Я Алла Владимировна Сычева, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения, русская, беспартийная, в браке не состояла, детей нет, последние полгода работаю певицей, ранее — девица для услуг и массажа по вызову. Налоги не плачу. Родственников за границей не имею. Венерическими болезнями не болела, Бог миловал. Судимости не имею. Группа крови а-нулевая, резус положительный. Кажется, все?

Приземистый кряжистый оперативник смотрел на меня так, будто его внезапно укусила за ногу ядовитая змея.

* * *

Клубок раскрутился, когда за ниточку потянули с другого конца.