Десятилетний мирный период в жизни Анджело и Пудджа резко оборвался. Новые банды, собиравшиеся по этническому признаку, окрепли и решились бросить вызов старым порядкам и их носителям. Благодаря огромным доходам от наркобизнеса они были хорошо вооружены и не

стеснены в деньгах. Насчитывавшая две с половиной сотни человек черная банда с Бруклинской долины, возглавляемая двадцатитрехлетним Малышом Рики Карсоном, в недавнем прошлом звездой американского студенческого футбола, получала от уличной торговли «коксом» около ста тысяч долларов чистой прибыли в неделю. Они назвали себя ККК — «Kool Knight Killers»[28] — по аналогии с ку–клукс–кланом. В конце весны они заключили союз с Паб–лито Мунестро, триста колумбийцев которого действовали в манхэттенском районе Вашингтон–хайтс; обе группы рассчитывали таким образом расширить свои сферы влияния и набить бумажники. На улицах Бронкса орудовали испаноговорящие группировки, а банда ренегатов–итальянцев, именовавшихся «Красными баронами», вознамерилась превратить Куинс в свою частную лавочку по сбыту наркотиков.

Анджело и Пуддж улавливали зреющее недовольство и в рядах своей собственной команды. Соблазн больших денег, которые можно сделать на наркотиках, был слишком силен, чтобы его можно было игнорировать, особенно для молодежи, которой предстояло еще несколько лет ждать, когда же их доля в доходах банды заметно увеличится. Анджело и Пуддж, естественно, понимали, что нельзя и дальше уклоняться от торговли наркотиками. Весной 1947 года они предложили сходке наиболее влиятельных гангстеров, гордо назвавшей себя Национальной комиссией криминалитета, карать смертью любого, кто попадется на сбыте наркотиков. Естественно, их инициативу никто не поддержал.

«Никто и не мог на это пойти, — рассказывал мне Пуддж. — Мы знали это и до того, как начали тот разговор. Гангстер способен наплевать на очень многое и может убить по самой дурацкой причине. Но он никогда не откажется от денег и никогда не убьет того, кто может принести ему эти деньги. Каждый, кто сидел тогда за тем столом, знал, что рано или поздно присоединится к наркобизнесу. И тогда или очень сильно разбогатеет, или получит пятьдесят лет тюрьмы без права помилования. С их точки зрения, этот шанс вполне стоил того, чтобы рискнуть».

К началу лета 1970 года шестидесятичетырехлетний Анджело и шестидесятисемилетний Пуддж начали совместные приготовления к своей шестой и последней гангстерской войне. Даже тогда мы все еще жили без телефонов, так как они оба полагали, что телефон — злейший враг гангстера. «Допустим, я попрошу показать мне гангстера, который любит болтать по телефону, — не раз говорил Анджело, — и ставлю десять против одного, что его придется искать в тюремной камере».

Частично связь осуществлялась из уличных телефонов–автоматов, расположенных в радиусе десяти кварталов от бара. Анджело и Пуддж никогда не звонили по телефонам сами, а если поручали сделать это Нико или мне, то содержание разговора было понятно только человеку, которому был адресован звонок. Но основная часть каждого плана неторопливо создавалась в нескольких смежных комнатах, расположенных над баром. Там эти двое подолгу сидели ночами и обговаривали будущие маневры, целью которых обязательно являлась чья–то смерть.

За все время, проведенное рядом с ними, я никогда не видел их более сосредоточенными, их тела постоянно пребывали в тонусе, и даже в их молчании, казалось, крылась опасность. «К войне надо готовиться точно так же, как боксер готовится к чемпионату, — сказал мне Пуддж однажды ночью, когда мы с ним вывели Иду на одну из наших обычных долгих прогулок. — И тело, и мысли должны быть в наилучшем состоянии. С тех пор, как нам с Анджело в последний раз пришлось выйти на улицы, чтобы сражаться за то, что, по нашему мнению, принадлежит нам, прошло очень много времени. И сейчас нам предстоит выступить против противников, которых мы знаем не слишком хорошо и которых нам почти не приходилось видеть в деле. Именно поэтому планирование и подготовка должны быть совершенно безошибочными. Мы не имеем права оставить какие бы то ни было бреши. На ринге ошибка означает, что ты будешь нокаутирован. В нашей игре она неизбежно приводит к гибели».

Анджело сидел за кухонным столом спиной к открытому окну, перед ним стояла большая тарелка остывающей пасты с горохом и стакан молока, которое он, по своему обыкновению, подливал себе из большой бутылки. Пуддж сидел напротив, он с хрустом откусывал небольшие кусочки хлебной палочки, а свою тарелку, на которой рядом с горой картофеля красовалась аппетитная телячья отбивная, небрежно сдвинул на самый край стола. Место, предназначенное для бокалов, столовых приборов и прочих обеденных принадлежностей, на сей раз занимала внушительная стопка бумаг, на которых было записано множество имен и связанных с ними фактов и цифр. Я сидел рядом с Нико за тем же столом, мы оба с удовольствием поедали отличные бифштексы с соусом–пиццайолой.

— Ну вот, только подумаешь, что уже знаешь названия всех новых команд, как тут же выскакивает еще дюжина, — проворчал Пуддж, недовольно покачав головой, и провел карандашом по верхнему списку. — Они сами не могут в этом разобраться. Как же нам, черт возьми, докопаться, а?

— Проследить, как идут деньги, и они обязательно приведут к боссу. — Анджело задумчиво посмотрел на свой нетронутый обед. — Здесь не может быть ничего нового.

— И все–таки нам никогда прежде не случалось иметь дело с такими бандами, — сказал Пуддж. — Этот парень, Малыш Рики, выстрелил в голову беременной женщине на дискотеке за то, что она наступила ему на новый ботинок. Отвернулся от трупа и пошел танцевать. Это не убийство ради бизнеса. Так убивают те, кому нравится убивать. Если выходишь против такого парня, нужно пришить его быстро. Особенно таким старикам, как мы с тобой.

— Это наркотики играют в нем и заставляют его считать себя непобедимым храбрецом, — отозвался Анджело. — Но дурь на то и дурь, чтобы делать его дураком. Вот тут–то и должно быть наше преимущество, тут возраст сработает на нас. Пусть он считает нас старыми и слабыми.

— Он будет не совсем неправ, — сказал Пуддж и положил карандаш. — Я не прикасался к оружию добрых десять лет, не говоря уж о том, чтобы в кого–то стрелять. Я сейчас больше похож на Честера, чем на Мэтта Диллона. Но, черт возьми, какая разница? Как только мы уложим баиньки кого–нибудь из этих парней, на его место сразу же вылезет другой такой же. Для нас это будет то же самое, что воевать с вьетнамцами. Чем больше их убиваешь, тем больше их становится.

— Вы могли бы отказаться от этого, — сказал я, не зная, стоит ли мне вообще открывать рот, а тем более заговаривать об этом. — Ведь нельзя сказать, чтобы вы нуждались в деньгах. И я сам слышал от вас обоих, что вам не нравится то, как сейчас поворачивается бизнес. Может быть, сейчас действительно подходящее время, чтобы уйти…

— Наша корпорация совсем не такая, как все остальные, — ответил Пуддж. — Здесь нет программы начисления пенсий, не выделяются акции, не выплачивается выходное пособие. В нашем бизнесе все покупки оплачиваются парой пуль. Кроме того, я и впрямь давно уже не занимался ничем серьезным и соскучился по работе.