Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тишку и Белку, возьми с собой, боярин, — посоветовал Сбыня, — парни молодые, озорные, опытные в воинском мастерстве. А Белка весьма меткий лучник — из лука бьет зверя белке в глаз с пятидесяти шагов. Хотя и Тишка хорош.
— Хорошо, — проговорил Медвежья лапа, — пришли их ко мне за оружием.
Отдав распоряжения, Медвежья лапа дошел до бани, где, сняв с себя одежду, облился холодной водой, — так и человеческим духом меньше пахнет, и приятнее для тела.
После этого сходил в спальню, переоделся в чистую одежду. Доспехи надевать не стал. Одевшись, прошел в горницу.
Здесь его ожидала Людмила.
На покрытом белой скатертью столе: крынка с молоком, хлеб в плетенной из ивовых прутьев корзинке, стеклянная посуда.
У двери стоит Дарина.
— Как почивал, хозяин? — спросила Дарина, когда боярин вошел в горницу.
— Хорошо, Дарина, — сказал боярин и направился к жене.
Дарина тут же ушла.
Людмила поднялась и поцеловала мужа в щеку.
Медвежья лапа почувствовал исходящий от ее тела волнующий запах. Он обнял мягкое тело так что Людмила тихо ойкнула.
Поняв, что слишком сильно стиснул жену, Медвежья лапа отпустил ее и нежно поцеловал в упругие губы.
— Как чувствуешь себя, милый? — спросила зарумянившаяся Людмила.
— Очень хорошо. Я словно вернулся в молодость, — сказал Медвежья лапа, садясь за стол.
Дарина внесла поднос с пирожками, следом за ней служанка принесла горшок с кашей.
— Накладывать каши? — спросила Дарина боярина.
Медвежья лапа не чувствовал голод, однако, памятуя, что намеревается уехать из дома на целый день, решил плотно поесть.
— Накладывай полную миску, — сказал он.
Людмила бросила на него подозрительный взгляд.
Медвежья лапа, заметил ее взгляд, но с невозмутимым видом налил в кружку молока и начал есть кашу.
Людмила лишь чуть-чуть попробовала пирожок и запила его стаканом молока.
Она сразу обратила внимание, что настроение мужа изменилось в лучшую сторону, и догадалась, что он что-то замыслил. Поэтому, исподтишка некоторое время она наблюдала за мужем.
Наконец не вытерпела.
— Можешь идти на кухню, — сказала Людмила Дарине, которая у двери наблюдала за завтраком хозяев, в готовности принести им еще что-либо, если они что-то пожелают. Обычно завтрак так и происходил.
Догадавшись, что Людмила хочет поговорить с мужем наедине, Дарина вышла из комнаты.
— Милый муженек, ты куда-то собрался? — насмешливо спросила Людмила.
Медвежья лапа окатил ее было свирепым взглядом, — не дело женщин вмешиваться в мужские дела, —. но в невинно глядящих наивных глазах жены было столько любви и заботы, что сердце сурового воина вздрогнуло и размякло.
— Хочу сходить на реку и узнать у купцов, что происходит в городе. Может, какую весточку и о князе Буревом получу, — сказал Медвежья лапа.
— Ты еще болен, — сказала Людмила.
— Я уже здоров, — возразил Медвежья лапа, отодвигая от себя пустую миску.
— Много ты понимаешь в этих делах. Здоров не здоров. Вы, мужчины, слишком самоуверенны, а как что — женщинам жалуетесь, — сказала Людмила.
Медвежья лапа сердито засопел. Поняв, что муж не изменит своего намерения, а ее настойчивость лишь приведет к ссоре, Людмила также переменила тон.
— Сейчас скажу Дарине, чтобы собрала тебе запас, — сказала она.
— Да я всего лишь на полдня: туда и обратно, — виноватым голосом сказал Медвежья лапа. Он и в самом деле собирался только дойти до реки и назад.
— И все-таки возьми припасы, кто его знает, что может случиться, — начала настаивать Людмила. — Доходят слухи, что даны в городе зверствуют, — вчера ночью грабили горожан, а утром казнили лютой смертью городских старшин.
— Откуда ты это знаешь? — удивился Медвежья лапа.
Людмила пожала плечиками.
— Так женщины говорят. Откуда они это взяли, не знаю. Но будь осторожен.
— Без бабьих советов обойдемся, — нарочито сурово сказал Медвежья лапа, встал из-за стола, поцеловал жену в щеку и пошел собираться.
Медвежья лапа мог из слуг собрать отряд человек в тридцать: многие слуги — люди обученные, несли охрану боярских владений. С таким отрядом можно и повоевать с небольшим войском данов. Но боярин, так как собирался сделать всего лишь небольшую разведывательную вылазку, взял с собой лишь двух крепких молодых парней.
Боярин выдал им из своих запасов кольчуги и копья. А луки и топоры у них были свои.
Вскоре трое всадников пробирались по узкой лесной дороге, сжатой зарослями кустарника.
Деревья широкими ветвями нависали над дорогой, и из-за этого на дороге было сумрачно. Пахло заплесневелой сыростью. Голодные комары тучами вились над людьми, от комаров спасало только то, что перед отъездом люди натерли лицо и руки свежей сочной полынью.
Ехали молча. Дорога дышала угрозой. Но не данов опасался Медвежья лапа.
Чужеземные завоеватели не решатся заходить в лесные дерби. А вот дикий зверь мог встретиться. И страшнее всего было столкнуться с вепрем, в отличие от человека этот зверь со своей дороги не отступит.
Но, к счастью, они доехали до реки, никого не встретив.
Звери, обладавшие гораздо более чутким нюхом и слухом, также не пожелали встречаться с людьми, — люди опасны для зверя, даже больше, чем зверь для людей, — а потому, заслышав на дороге стук копыт, зверье уходило подальше от дороги.
Вдоль реки шла извилистая тропа. Тропа должна была идти до села на реке. Но, проехав по дороге, вскоре Медвежья лапа выехал к узкому участку реки.
— Остановимся здесь, — сказал боярин и слез с коня.
Он не торопился ехать в село на берегу, так как там могли оказаться даны. А в этом месте с берега можно было переговорить с проплывающим мимо путешественником.
Белка соскочил и ловко подхватил узду боярского коня. Тишка стал снимать мешок с припасами, намереваясь устроить бивак, но Медвежья лапа возразил:
— Тишка, спрячь коней в лесу.
Тишка взял поводы коней и повел их в лес. Боярин взглянул из-под руки на реку, затем сел под кустик.
— Вот я и посижу здесь в тенечке и подожду. Подойдет кто, поговорю, — сказал он и распорядился: — А ты, Белка, спрячься. Да держи наготове лук и стрелу.
Белка зашел за куст, посмотрел сквозь просвет в ветвях, достал нож и срубил пару веток. Затем примерился с луком, довольно отметил, — вот так будет нормально, — и присел за кустом. А чтобы не терять время, вынул из котомки сухарь и стал его лениво жевать.